Зато оставшаяся троица заливалась как курские соловьи. Я и то, и это, и так их, и эдак, и вообще какой-то зверь. Писец-подьячий, или, говоря современным языком, секретарь-стенографист, от усердия чуть высунув кончик языка, еле успевал записывать их «честные» показания.
Расчет на то, что меня выслушают хотя бы под конец этой пародии на очную ставку, тоже оказался ошибочным. Никто этого делать не собирался, Никитка Голицын был не столь боек на язык, как Шереметев с Ржевским, зато его батюшка, князь и боярин Василий Васильевич, которого вообще близко не было во дворе у кузнеца, трепал языком за двоих.
Багровую его рожу я невзлюбил сразу. Бывает любовь с первого взгляда, а бывает отвращение. У меня при этом самом взгляде приключилось последнее. Описывать его не стану – из-за возникшей антипатии боюсь погрешить против справедливости, но личным впечатлением кратко поделюсь. Так вот, к таким лицам больше всего идет кирпич.
Да еще он поминутно хватался за саблю, а один раз и вовсе кинулся с нею на меня. Я и без того был возмущен – какого черта его вообще допустили сюда?! – так что эта его попытка окончательно вывела меня из себя.
Удар был лихой, но я уже чуял, чем может обернуться эта пародия на очную ставку, был готов ко всему и успел не только увернуться, но и пнуть его по руке. Совершенно не ожидавший такого оборота боярин вначале даже не понял, что произошло. Несколько секунд он тупо глядел на отлетевшую в угол саблю, соображая, как это она там оказалась, а потом, изрыгая нечленораздельные вопли, ринулся в атаку.
Это я имел наглость процитировать вслух, когда он с разбитой мордой стал уже неловко заваливаться набок. Не знаю, может, мне стоило попросту увернуться и не бить в ответ, но все пошло на автомате.
Старшина нашей учебки остался бы весьма доволен своим учеником. Честно говоря, первые пару-тройку секунд после случившегося и я ощущал глубокое внутреннее удовлетворение. Лишь потом до меня дошло, что вот этот тучный мужик с разбитой в кровь рожей – последствие апперкота и прямого в нос – один из виднейших московских бояр. Если я не ошибаюсь, он ведет свой род аж от легендарного Рюрика[63]
, и это рукоприкладство может выйти мне таким боком, что...Словом, строго по так любимому мной Филатову:
– Ах ты, собака! – с жалобным щенячьим воплем ринулся на меня юный мститель Никита, но стрельцы, стоящие позади, повинуясь властному кивку дьяка, решительно выступили вперед, удержав сопляка.
– Если я и собака, то из волкодавов,– злорадно заметил я, не желая оставаться в долгу.– И таких щенков, как ты, мне пяток на зубок.
Услышав такое, один из стрельцов сдержанно крякнул и улыбнулся. Правда, он тут же опомнился, согнал с лица улыбку, но во взгляде, устремленном на меня, явно читалось одобрение.
– Ты бы и впрямь, княжич, не совался, а то и до греха недалеко,– миролюбиво прогудел он Никитке, удерживая его порыв.– Вишь, купец какой бедовый.– И, вновь одобрительно покосившись на меня, больше для порядка, как я понимаю, заметил: – А ты неча тут граблями махать. Стой себе покойно, а то ишь...
Боярина тут же увели куда-то умываться, а растерявшийся Оладьин быстренько закруглил допрос, объявив, что «в опчем» ему все ясно, а ежели чего занадобиться, тогда он созовет всех сызнова.
Словом, вернулся я в свою «общую камеру» злющим как собака и отчетливо сознающим, что дела мои – швах.
К этому времени надежда на помощь Квентина окончательно во мне растаяла, и я пришел к твердому выводу, что надо выкручиваться самому.
«Никто не даст мне избавления, ни бог, ни царь и ни герой»,– насвистывал я, расхаживая по тесной КПЗ, как успел окрестить мрачное полуподвальное помещение. Вот только придумать, как его «добиться своею собственной рукой», отчего-то не получалось.
«У дядьки на этот случай хоть портрет с царской невестой имелся, пускай и липовой, а тут вообще ничегошеньки»,– размышлял я, прикидывая и почти мгновенно отметая в сторону один план за другим – уж очень они были фантастичны и годились разве что для какого-нибудь голливудского сюжета.
К тому же как следует сосредоточиться изрядно мешали остальные обитатели КПЗ. То словоохотливый мужичок, хитро поблескивая глазками, начиная нудно выспрашивать, за какие грехи меня сюда засунули, после чего, отведя в сторону, долго пояснял, сколько и кому надо сунуть, и навязывал свои посреднические услуги.
Едва удавалось отделаться от него, как тут же пристал другой с предложением поменяться одеждой, ибо в остроге сидит такой народец, что ой-ой-ой, а потому ее все равно отнимут. А так, ежели мы сейчас обменяемся, то его драный зипунок непременно останется на мне, потому как никого не соблазнит. Да еще придача к нему – цельных две копейных деньги, которые можно сунуть за щеку, таким образом тоже спрятав от лютых головников.