Найти себя

Нет, сам он пояснял все иначе. Дескать, нужен я ему только в интересах дела. Мол, сейчас пошли весьма сложные фигуры, потому желательно, чтобы царевич мог вначале посмотреть на их исполнение со стороны, чтобы не только лучше запомнить, но и понять ошибки предыдущего.

Внешнее все выглядело благопристойно. Два ученика осваивают технику нового танцевального па. Первым показывает запомнившееся, разумеется, Феликс, который, естественно, совершает самые элементарные ошибки, благодаря чему царевич учится быстрее и усваивает все куда лучше.

Довольно скоро шотландцу показалось маловато того, что он постоянно выставлял меня в не совсем приглядном виде. Вдобавок я не конфузился, не краснел, да и вел себя не столь неуклюже, как ему бы хотелось. Впрочем, человеку всегда мало. Умение остановиться на достигнутом – один из признаков мудрости, а как можно было требовать ее наличия от несчастного влюбленного?

Словом, буквально через неделю Квентин стал еще и пытаться меня высмеивать за те неточности, что я допускал. Получалось у него это не всегда умно, юмор присутствовал от силы в каждом четвертом случае, поскольку все-таки иностранец и нашу специфику освоить так и не успел, однако я поначалу все равно разозлился, хотя больше на себя – не сумел просчитать элементарный ход, а потом задумался.

Ладно, он сам выступает в роли чуть ли не шута – не бог весть какая беда. Возможно, даже и наоборот – что-то не приметил я в том блестящем черном зрачке, видневшемся в одной из дырочек в решетке, ни симпатии, ни какого-то восхищения, откуда до влюбленности один шаг. Скорее уж девушка-невидимка, не пропускавшая ни одного нашего с Квентином занятия, откровенно посмеивалась над манерным учителем танцев.

Если она при этом покатывалась, глядя на недотепу-философа, тоже не смертельно. Нам с ней детей не крестить.

Куда хуже будет иное. Стоит только Квентину хоть раз услышать что-то ободряющее с ее стороны, вот это станет куда страшнее, поскольку шотландец и без этих слов увлекался невидимой Ксенией все больше и больше с каждым днем.

– Ты слышал, как она дышала, когда я вам с царевичем показывать это па из вольты? – спрашивал он меня после занятий. Получив отрицательный ответ и нимало не смутясь, иронично замечал: – Ну разумеется, как ты мог слышать, когда застыл истуканом в противоположном углу комнаты, тщательно пытаясь изобразить переход от pas de courante к pas de coupe.

– Русский, Квентин, русский! – рявкнул я, накаляясь.

– А ты переведи, чтобы я знал, как эти фигуры называются на вашем варварском языке.

– Между прочим, на этом варварском языке говорит не только царь и его наследник, а твой ученик Федор Борисович, но и... Ксения Борисовна,– напомнил я.

– Это да,– вздохнул Дуглас, мгновенно раскаиваясь в сказанном и умолкая.

Но сдержанность длилась недолго, от силы пару-тройку дней, после чего все начиналось заново.

– А ты слышал, как она что-то хотела мне сказать, но очень тихо, чтоб никто не услышал? – И тут же задумчиво: – Яко ты мыслишь, мой любезный друг, в каком случае красавица хочет поведать своему любезному кавалеру нечто тайное и к какому разряду тайн можно отнести ее слова?

– Да какие слова?! – не выдержав, вновь возмущался я.– Просто платье прошуршало, когда она усаживалась поудобнее.

– Гм-м,– хмурился Квентин, многозначительно закатив глаза кверху и вспоминая еще раз, как оно все было, после чего изрекал: – Не думаю, что это было платье. Оно шуршит совершенно иначе, поверь мне. Не-э-эт,– нараспев тянул он и жмурился в блаженной улыбке,– то были тайные слова. Чувства уже готовы вырваться из ее груди, невероятными усилиями своей воли она сдерживает их, но они упрямы и сильны, и вот уже ее губы лепечут нечто нежное, исходящее из самых глубин ее тонкой души. Правда,– справедливости ради добавлял Дуглас,– они пока не столь велики, и потому сказанное звучит не столь громко. К тому же стыдливость мешает ей поведать все, что она испытывает... ко мне, покамест в комнате присутствуете вы с царевичем.

И как после этого с ним прикажете говорить? Каким языком? Влепить напрямую, в лоб, процитировав:

Не наживай беды зазря,
Ведь, откровенно говоря,
Мы все у батюшки-царя слуги.
Ты знаешь сам, какой народ:
Понагородят огород,
Возьмут царевну в оборот слухи...[83]

Ну да, это было бы проще всего, для того... чтобы он меня возненавидел. Да-да, больше такой откровенностью ничего бы не добился.

Говорят, некоторые болезни неизлечимы и в наше время. Так вот, я подозреваю, что влюбленность – из их числа. Особенно если она, можно сказать, неизмерима, как у моего шотландца. Впрочем, тут я уже зарвался в своей критике – настоящую любовь и впрямь нельзя измерить. Думаю, что и неодолимые препятствия, которые стояли на пути Дугласа, вместо того чтобы остужать, лишь изрядно его подхлестывали.