Потом Жан, как водится, пригласил ее поужинать, пришли в «Арагви», там гулял немолодой, но по-молодежному прикинутый плейбой с молодым человеком и красивой стройной девушкой, щедро угощал, смеялся, рассказывал анекдоты… Сердце у Лялечки дрогнуло: с ним сидел тот самый голубоглазый мальчишечка, который намертво впечатался ей в память. И в душу, пожалуй… Она заметила его недавно в толпе у «своего» автобуса: высокий, нескладный, в каких-то диких, совершенно деревенских штанах, в стираной-перестираной рубашечке… но – глаза! Какие это были глаза! Как они вспыхивали, когда в толчее мальчишка выискивал какую-то свою, вожделенную пластинку, как он радостно отдавал за нее скомканную, из кулачка, денежку, как несся сквозь толпу «гостей столицы» напролом, сломя голову!
– Кто это? – спросила Лялечка. Жан усмехнулся.
– Да это центровой, дядя Коля, ты что, его не знаешь? Пойдем, познакомлю!
Дядя Коля охотно познакомился, ручку поцеловал, даже в гости пригласил. Знаменитая квартирка на втором этаже! Какие только слухи, слушки, шепотки не ходили об этом дяде Коле! Что он генерал НКВД! В отставке, естественно. Что полковник! Был бы он старше, приписали бы, наверное, Белую гвардию! Там, у дяди Коли, иностранцы паслись, и наши мальчишечки, и наши девчоночки! Кому что надо – всё «пробивалось» через обаяшку дядю Колю! Вся центровая Москва знала этого плейбоя, этого душку-дядечку Колю! Его пироги знаменитые, его подачки, типа подарки… Умел дядя Коля завлекать, привлекать, психолог был потрясающий: именно когда у нее не было ни копейки денег, он совал пять-десять рублей! Вот откуда он знал? Как чувствовал?! Всё это Ляля с чистым сердцем поведала этому капитану! А почему – нет? Такие, как дядя Коля, встречаются в жизни очень, очень редко! Такие – запоминаются навсегда! Только дядя Коля интересовал капитана постольку-поскольку… А вот окружавшие его мальчишки, студенты, курсанты интересовали Евсеева по-настоящему!
Ведь он неспроста примчался к ней на работу, в косметический салон, оторвал от клиенток! И очень настойчиво, как будто они беседовали в его кабинете, а не в этих огромных псевдовикторианских креслах, которые стоят у нее в коридоре, расспрашивал про мальчишек: имена, ну хоть какие-то имена, кто где учился. У нее сжало сердце, она растерялась и поняла, что эта ее растерянность становится очевидной, но тут Марленовна, эта недоделанная поэтесса с мраморными от крема плечами, забеспокоилась, позвала, и Ляля отлучилась к ней, сняла крем и прикрыла мягкой, пропитанной настоями трав простынкой, а когда вернулась к капитану, то успела взять себя в руки…
Она безразлично сказала, что ее никогда не интересовало, кто где учился, зачем? А как кого по фамилии… ей это было ни к чему. Ее линия – иностранцы. А тут – что? Шмотки, пластинки, билеты, да какая ей была разница?! Помнит, что было несколько Сережек, Сергеев, то есть. Был Денис – один-единственный на всю свору. Денисами не интересуетесь?… Игорьки попадались. Жана хорошо помнит. Очень редкое имя и очень успешный фарцовщик был. Теперь это называется бизнесмен? Челнок? А тогда – всех боялся. Гена еще бывал, художник, импрессионист, он так себя называл. Нет, по отчеству не знаю…
Никогда в жизни, ну никогда в жизни не пошла бы Ляля в этот дяди-Колин шалман! Но! Увидеть близко-близко эти глаза! Может, рукой прикоснуться… Ляле ничего не стоило узнать, за какими пластинками охотится мальчишечка. И практически даром она прикупила ему две новейшие пластинки Элвиса. На третий день она уже пришла, и села за общий стол, и ела действительно умопомрачительные пироги. Большущая, очень в ту пору модная сумка с пластинками стояла на полу, у ее ног, и, когда поредел народ за столом, Ляля вынула пластинки, протянула ему:
– Дарю.
Она, Ляля, уже знала и имя его, и фамилию, и где учится, и что у него есть девчонка, тоже студентка. Еще Ляля знала, что – увы! – старше него на три года. Но это не имело значения! Она не могла жить без этих глаз! Без этой застенчивой, какой-то девчоночьей улыбки! Хочу-хочу-хочу! Три года – это такая ерунда! В конце концов, потеряет паспорт, что-нибудь придумает, чтобы стать его ровесницей. Эту его пассию она порвет запросто… сошлет куда-нибудь… сгноит! Есть сто сорок три проверенных способа.
– Я тебя знаю, – сказал он тогда. – Ты – экскурсовод!
Ляля кивнула. Он, радостно улыбаясь, полез в задний карман своих невероятных штанов: стал там шарить, вытащил десятку, потом вытащил затрепанный кошелек.
– Это – подарок, – напомнила Ляля.
– Но-о… – сразу озаботился он, ощетинился невидимыми иголками. – Как это? Почему? Разве у меня день рождения? Возьмите деньги, пожалуйста!