Они едут темными улицами Александровска, Матвеев думает о том, как странно изменилась его жизнь всего за сутки. Вот так жил-работал, работал-жил, вертелся на своей орбите, а вдруг все переменилось в один момент, и этот момент показал, что вокруг есть жизнь, что она катит своим чередом, и кто друг, а кто враг, иной раз не видно – но чаще видно очень хорошо. И отлично, что есть Сашка Панфилов – напарник, компаньон, друг навек, и отлично, что есть Паша Олешко – бывший разведчик и душа-человек, и Ника – несуразная, невероятно искренняя в каждом своем движении, взгляде, слове, Ника, у которой на запястье точно такая же отметина, как у него самого… и это запястье, тонкое, с белой кожей…
Дверь открылась, и на него взглянули темные Димкины глаза.
– Пап!
Димка что-то жует, в руках у него серый полосатый котенок.
Матвеев молча прижал к себе сына. Панфилов прав, во всем прав. Хорошо, что привезли сюда Димку. Нужно немного сдать назад, чтобы снова выехать на правильную трассу.
8
Нике снится вокзал. Она сидит на холодной скамейке, вокруг пахнет пролитым пивом, пылью, котами и тем особым вокзальным запахом, который не выветривается никогда, а люди торопятся, идут мимо. Но она видит только их ноги, потому что она совсем маленькая, ей холодно, и очень болит рука, она придерживает ее, но боль наполняет все тело. Боль сильнее холода, сильнее страха. Ника знает, чего она боится, – сейчас вернется кто-то, кто сделает ей еще больнее. И сидит кто-то теплый рядом, она держится за его палец, они прижимаются друг к другу, и кто-то шепчет: на острове стоит дворец, там живет принцесса, и много цветов, и какая угодно еда, и дворец охраняют солдаты, которые никого туда не пускают…
А потом кто-то дернул ее за больную руку, и она закричала громко и безнадежно, потому что тот, что дергает ее, все равно не пощадит. И солдаты не идут защищать ее, потому что она потерялась из дворца. Холод сковывает ее тело, и больше уже не видно ни острова, ни сказки.
– Ника, Никуша! – Матвеев трясет ее за плечи, Буч испуганно смотрит со своей подушки. – Проснись!
Ника открывает глаза – горит ночник, Матвеев, взъерошенный, в одних трусах, стоит рядом с ее кроватью, а Нике нужно в ванную, но ей не подняться – голова горит огнем, распухшее лицо чувствует каждый удар сердца, и ее тошнит, и душно, и нет спасения.
Руки Матвеева вытащили ее из сна, вернувшегося к ней снова, через много-много лет. Раньше, когда это ей снилось, приходила мама, обнимала ее и тихонько шептала что-то утешительное. Тихо, чтобы не слышал отец и не заметила вездесущая Женька. В такие моменты Ника знала – несмотря на все, мама любит ее. Просто отчего-то боится отца. Но снов этих Ника боялась, в них были боль, холод, отчаяние, был кто-то, кто делал ей больно. Правда, чей-то голос шептал ей о сказочных дворцах и принцессе, но, может, это она сама придумала?
– Мне нужно…
– Я отнесу тебя.
– Ты меня не поднимешь, я…
Матвеев поднял ее на руки и понес в ванную. Замешкавшись немного у двери, он попытался локтем ее открыть, но не получилось, пока Димкины руки не поднырнули под его, и дверь подалась.
– Подожди, пап, я свет зажгу.
Оставшись в ванной одна, Ника взглянула на свое отражение и в отчаянии заплакала. То, что осталось от ее лица, выглядит страшно: вся левая половина затекла, глаз скрылся, рассеченная скула темнеет запекшейся кровью – Семеныч решил пока не зашивать… – в общем, разрушения, которые произвел один-единственный удар, оказались практически невосстановимыми.
Кто, за что и зачем это сделал, кто настолько ненавидит ее, чтобы сотворить такое, Нике и в голову не приходит. Впрочем, это и неважно. Странно другое: отчего все эти люди поселились в ее квартире и занимаются ее проблемами? Ведь у каждого из них есть своя жизнь, которая до вчерашнего дня никак не соприкасалась с ее жизнью, и никогда не соприкоснулась бы, не потащись она по снегу за кошками, которые вдруг выскочили на бумагу, выгнув спины, хитро щурясь, – и все, цепочка нелепых случайностей привела этих людей к ней в дом. Однако они должны знать, что она не считает их обязанными помогать ей, но… правда, что делать сейчас без них, Ника тоже пока не придумала.
– Я сама попробую дойти.
– Доктор запретил. – Матвеев снова поднял ее на руки и понес обратно в комнату. – Сейчас выпьешь лекарство, врач Михайлова приказала дать тебе, когда проснешься.
– Да Лариска спит и видит, чтоб уморить меня какими-нибудь порошками. Она жить не может, чтоб кого-то не лечить. – Ника принюхивается к таблеткам, прикидывая, проглотит она их все за раз или придется в два захода глотать. – Здоровенные какие…