Найти свой остров

– Вот так, кусочек к кусочку, и картинка складывается. – Олешко вздохнул. – Ну, вы хотя бы посоветовались, что ли…

– Некогда было советоваться, Паша. Быстро все случилось, в течение пары часов. Бумаги ко мне в руки попали не совсем законно, а потом звонок от Бережкова: надо бы поговорить. Ну и поговорили. Я давно знал, что он зарится на нас, у него есть доля в нескольких фирмах – отстегивают ему, а Ростик числится там как учредитель, но мы же крупные, вот он и надумал, что пора – у нас намечался контракт с большим застройщиком, песня, а не контракт, он и решил надавить – дескать, делай, как я говорю, или контракта не будет…

– Возможно, именно эти документы искали. – Олешко задумчиво крутит вилку в руках. – Но история получилась неожиданная, как в романах или сериалах!

– А ведь бабушка говорила мне…

Ника, все время о чем-то напряженно думавшая, подняла забинтованное лицо.

– Что тебе бабушка говорила? – Матвеев встревоженно смотрит на нее. – Ты себя хорошо чувствуешь?

– Да, в общем, хорошо. – Она полулежит в кресле, и голова болит все сильнее. – Бабушка сидела на поляне у березы, что-то вышивала, и была женщина, она ее называла Тома. И бабушка ей говорит: что ж ты молчишь, Тома, вы же родня, хоть и не кровная, а через детей! И женщина ей клубки в корзинку бросала…

– Когда это было?

– Да в тот день, когда все это… – Ника коснулась пальцами повязки. – Я на поляне оказалась, а там они.

– А, это бред был! – Лариса улыбнулась. – Не принимайте в расчет, это бывает при сильных ударах по голове.

– Нет, погоди. – Панфилов что-то щелкает в компьютере. – Вот, посмотри фотографию, никого не узнаешь?

Ника присмотрелась – крупным планом сняты смеющиеся лица четырех женщин, они сидят на диване, с блестящими колпачками на макушках – видимо, Новый год.

– Да вот же она – Тома. Та, про которую бабушка говорила, что она родня…

– Мама…

Димка горестно всхлипнул – он помнит это смеющееся лицо, самое родное, он помнит запах ее духов, голос… Но Ника-то никак не могла знать ее!

– Ты уверена? – Матвеев сжал кулаки, удерживая дрожь.

– Абсолютно. У нее голос такой… хрипловатый немного, она в джинсы одета была и в синий свитерок, худенькая очень…

– Не может быть. – Панфилов сворачивает картинку. – Этого просто быть не может.

– Чего – не может? – Ника чувствует, как поднимается боль в голове. – Что не так?

– Все так, сестра. – Матвеев смотрит поверх ее головы. – Просто женщина эта – моя жена Тамара, Димкина мать. Пять лет назад ее не стало.

Буч снова вскочил на стол, чтобы взять добавки – мяса-то вон сколько, нельзя же позволить ему пропасть! И его люди отлично вышколены – никто не возмущается, поняли уже, что все здесь принадлежит ему, а они у него живут просто потому, что он им позволяет. Сидят и молча наслаждаются величием момента. Хорошие люди, правильно воспитанные. Никогда не становись между хищником и его добычей.

11

Матвеев выехал еще затемно. Двое охранников в машине, водитель – не ко времени дорога, но ехать надо. Он не знал, что скажет родителям, но раз все так получилось, нужно сказать хотя бы, что он все знает, – так будет честно. Он оставил Димку с Никой, и хотя сама Ника еще на попечении всей компании и вчерашние посиделки вылились в необходимость новой капельницы, отчего рычал Семеныч и Лариса посыпала голову пеплом – все это не изменило того факта, что теперь у него есть сестра. Он когда-то рассказывал ей сказки, а она держала его за палец крохотной горячей ладошкой – ведь больше некому. Это была она, Ника, – вот только звали ее не так. Что-то смутное всплывает в памяти, но как он ни напрягается, не помнит.

– Я потом вспомню, обязательно.

Матвеев думал о том, как скажет родителям, что ему все известно. Ведь для него ничего не изменилось, они по-прежнему его отец и мать, он их любит и по ним очень скучает, если случается долго не видеться. Они все так же живут в старом доме на Петроградской стороне, где во дворе построили фонтанчик, детскую площадку и поставили скамеечки. А когда он был ребенком, там была сломанная карусель, валялся битый кирпич, бутылки, но это все равно был самый лучший двор, где он играл с пацанами, и когда мама звала обедать, а то и того хуже – ужинать и спать, не хотелось уходить оттуда, хотя отец и уверял, что завтра будет такой же день, а возможно, еще лучше, мол, таковы законы физики. Мама отрицала – нет, астрономии, на что отец всегда смеялся – нет, дорогая, все на свете – физика. И Макс вырос счастливым и уверенным в себе и в том, что завтра будет такой же день, если не лучше. А сейчас он едет к ним, чтобы распотрошить их тайну, которую они хранили столько лет.

– Они у меня хорошие старики. Они обязательно поймут.

Он любил открывать дверь своим ключом, и родители это любили – значит, он по-прежнему здесь дома. Сняв обувь, он понес пакеты с продуктами на кухню, заглянул в кастрюльку, призывно пахнущую, и заглотнул парочку свежих котлет. Никто не умел готовить такие котлеты, только его мать.

– Максим, ну что за привычка – хватать все немытыми руками!