Найти тебя

— Мы все еще перестраиваем комнаты, — прибавила Фредерика, пытаясь избавиться от мрачного чувства, которое две иностранки посеяли в этой комнате. Однако ее жизнерадостное настроение не могло обмануть мужа.

— Что здесь происходит? — спросил он с серьезным видом, скользя взглядом по лицам всех четырех женщин. Фредерика вздохнула и рассказала ему все по порядку.

— Это очень странно, — в заключение сказала она, — что один англичанин и один француз умирают, переслав огромные суммы денег Салазару.

— Мой муж не был французом, — вставила Армель, — он был англичанином.

— Мой отец часто ездил в Париж по делам, — сказала Селестрия.

— А у моего мужа был бизнес в Лондоне.

— Вы ведь не думаете, что… — Голос Селестрии затих. Слишком уж много было загадочных совпадений.

— Они знали друг друга? — произнесла Армель. Она сделала большой глоток вина. — Тебе тоже пришла эта мысль в голову? Почему бы и нет?

Глава 25

После трапезы Армель выкурила уже три сигареты и выпила бокал вина.

— Я могу вам сказать, что никуда не уеду, покуда не разоблачу убийцу своего мужа, — сказала она, неуверенно поднимаясь. Теперь она мало чем напоминала ту хрупкую заносчивую женщину, которую Селестрия увидела в полицейском участке. Она выглядела слабой и отчаявшейся, а янтарное сияние свечей еще больше подчеркивало черные круги под ее глазами. Чтобы встать из-за стола, Гайтано выдвинул свой стул.

— Позвольте мне проводить вас в вашу комнату, — произнес он, и в ответ не последовало отказа. Уэйни тоже предложила Селестрии пораньше лечь спать.

— У тебя выдался долгий денек, — по-дружески сказала она, — и тебе бы не мешало как следует выспаться.

Девушка не возражала. Она вдруг почувствовала, как от усталости стали тяжелеть веки. Фредерика и миссис Халифакс пожелали ей спокойной ночи, и она вышла из комнаты с Уэйни, которая следовала за ней, устало передвигая ноги.

Проходя по коридору, девушка заметила небольшую лестницу, ведущую в комнату, о существовании которой даже не догадывалась. Дверь оставили полуоткрытой, и внутри горел свет, однако там, по-видимому, никого не было. Она лишь успела заметить стол, на котором стояли баночки с красками. Ее сердце на мгновение замерло. «Это, должно быть, студия Хэмиша», — предположила она. От ее хандры вдруг не осталось и следа. Уэйни оставила ее одну в комнате. Стоя перед зеркалом в симпатичном белом платье, Селестрия смотрела на свое отражение. «Такая красивая, а идти некуда», — подумала она. В Марелатте нет вечеринок, а есть только Хэмиш, мрачный и загадочный. Но он все еще избегает с ней встреч.

С такой мыслью она покинула спальню и на цыпочках прокралась по коридору к тому самому месту, где находилась небольшая лестница, открывающая перед ней возможность хоть как-то приблизиться к мужчине, распалявшему ее воображение. Она осмотрелась по сторонам, удостоверившись, что здесь никого нет, и поднялась по ступенькам. Со стучащим сердцем она легонько толкнула дверь, услышав, как та ответила ей мягким постанывающим звуком. Селестрия увидела квадратную комнату с маленьким окном, выходящим на море. В небе светила полная луна, оживляя поверхность воды смелыми серебряными штрихами. Слева стоял стол, покрытый засохшими пятнами, на котором находились разноцветные баночки и тюбики с акварельными и масляными красками. Здесь же были и перепачканные банки с кисточками, и маленькие коричневые коробочки, лежащие кучей. С правой стороны возле стены были сложены огромные холсты. Она подошла ближе, чтобы получше их разглядеть, и ужаснулась омерзительным лицам, смотрящим на нее со зловещих темных полотен. Некоторые картины были настолько абстрактными, что она не могла понять, что же там изображено. Композиции Дафни были божественны по сравнению с тем адом, который рисовала кисть Хэмиша. Что же было на душе у художника, создавшего столь извращенные образы? Она прислонила их обратно к стене и повернулась к холсту, стоящему на мольберте. Краска, еще не высохнув, блестела: должно быть, он нанес ее не так давно. Картина была мрачной, как и все остальные: на переднем плане сидел какой-то сгорбленный мужчина в накинутом на плечи черном плаще. Он смотрел куда-то в сторону, поэтому она даже не могла разглядеть его лица. Напротив него, в правом углу картины, находилась полуоткрытая дверь. Сквозь щель лился золотистый свет. Он казался таким ярким по сравнению с унылым миром, в котором жил этот сгорбленный человек. Протянув руку, она дотронулась до холста. Краска все еще была сырой. Селестрия вытерла пальцы. Вся ее душа затрепетала, и она вдруг почувствовала одиночество человека, изображенного на холсте. Ей захотелось распахнуть нарисованную дверь и впустить свет. Картина расшевелила в ее сердце странное и незнакомое чувство — чувство глубокого сострадания другому человеку.