Наивность разрушения

Каждый месяц из своего скудного бюджета я выкраиваю деньги на книгу, а согласившись победствовать, покупаю даже две. Это большой праздник для меня. Чтобы он получше удался, я планомерно и с упоением жреца, совершающего ритуал, который никому, кроме него, не под силу, обхожу все не столь уж многочисленные книжные магазины города и тщательно выбираю, подолгу простаивая перед прилавками и полками. В последнее время я неизменно заканчиваю свое путешествие в крошечном книжном подвальчике, что в переулке, соединяющем набережную с одной из главных наших улиц, и там есть из чего выбирать, но я еще ничего в этой лавке не купил, поскольку хожу в нее все-таки не ради книг и меня точит нелепая мысль, что, купив здесь книгу, я словно потеряю право прийти сюда в следующий раз. Это прекрасный, обособленный от шума и подлости мира, уютный подвальчик. Я наведываюсь в него ради продавщицы Наташи, создания высшего порядка. Наташе (мне удалось подслушать ее имя) лет двадцать пять на вид, и я, конечно, безумно стар для нее. Посетителей, когда бы я ни спустился в подвальчик, мало, люди думают, что в широких магазинах выбор лучше и посещать их почетнее, а узеньких вместилищ вроде того, где за прилавком томится моя бесценная, не понимают. Я медленно мну пол, брожу как во сне, как в тумане, разглядывая корешки книг. В противоположном от входа углу имеется тесная дверь, в нее надо войти, если хочешь сдать ненужные тебе книги, и за ней часто виднеется какой-то человек, надо полагать комиссионер, который может беспрепятственно наблюдать за моими передвижениями и делать умозаключения на счет истинной цели моих посещений. Человек этот загадочен, во всяком случае у него пугающе круглые глупые глаза, и я подозреваю, что он, зная все о стоимости книг, бессмысленно и беспощадно глух к их содержанию и что он опасен для меня. Вот еще загадка, которую я не в состоянии разгадать: действительно ли томится Наташа за прилавком, скучает ли она на своей работе, полагая, что здесь понапрасну прозябают ее молодость и красота, или ее милая головка не менее, чем моя, полна возвышенных дум о книгах?

Лавка погружена в безмятежный покой, чтобы не сказать в спячку, но иногда необходимость более усиленной работы заставляет Наташу приставлять куцую лесенку к полкам и взбираться по ней, достигая верхнего ряда книг. Она проделывает всю операцию ловко и изящно, а для меня это событие такое же замечательное в моем путешествии, как приобретение новой книги, потому что смотреть на Наташу мне приходится уже снизу вверх, а ее платье от разнообразных усилий тела основательно задирается и я вижу на той лесенке нечто, что прекрасно вознаграждает меня за долгий и полный сомнений путь от дома к этому подвалу. Даже кровь, старая, отравленная кровь, возбужденно бросается мне в голову. Нужно уяснить, что не так-то просто мне заставить себя спуститься в подвал, я сомневаюсь и стыжусь. Моя охота на прекрасную продавщицу оправдана желанием любоваться ею, вообще жаждой любви, но ничто не мешало ей давно уже раскусить меня, и кто знает, не смеялась ли она в глубине души надо мной, над моей робкой влюбленностью? Подозрение, что именно так оно и обстоит, просто убивало меня. Иногда я заставал ее беспечно болтающей с Лизой, ее подругой, и по тому, что их встречи происходили примерно в одно и то же время, я заключил, что Лиза живет где-то поблизости и в определенные часы выгуливает огромного дога, который недурно чувствовал себя и в книжном магазине, бегая за прилавком и между ногами людей. Разговоры подруг не казались мне умными и утомляли меня, порой я даже делал вид, будто раздражен, сердито оглядывался на них, а затем с удвоенным вниманием обращался к полкам, но как бы и не мог сосредоточиться из-за их болтовни. Правду сказать, мне не приходило в голову выяснять, где живет Наташа. Я ни разу не вошел в лавку просто так, помимо тех дней, когда покупал новую книгу. Никаких особых надежд я не питал.