Наивный человек среднего возраста. Не хвали день по утру

— Проклятой? Вы, как Бенет, который постоянно проигрывает в карты и поэтому называет покер «этой ужасной игрой», что не мешает ему играть в неё три раза в неделю. Жизнь проклятая только для плохих игроков.

— А вы? Что вы получаете от жизни как хороший игрок?

— Не более того, что реально можно получить.

— Это не ответ.

— Несчастье многих людей в том, что они хотят больше, чем может дать им жизнь, и слишком много думают о будущем. Если будешь заглядывать в будущее, то обязательно увидишь гладкую гранитную плиту, на которой красуется твоё имя, и букет-другой увядших цветов… Поэтому не следует слишком далеко заглядывать в будущее.

— Жить одним днём, как этот наркоман?

— Наоборот, жить ради пенсии. Хорошей пенсии и спокойной старости. Вообще жить ради маленьких житейских радостей.

В эту минуту к нам подходит Франк, совершающий своё бесцельное путешествие по комнатам.

— Вы не собираетесь кончать свою беседу? — спрашивает он с добродушным любопытством. — Нам с Мэри надо немножко выпить…

— Вы можете присоединиться к нам, — предлагаю я так же добродушно.

— Спасибо, но я не люблю пить больше, чем с одним собутыльником. Не могу сосредоточиться, — объясняет Франк и удаляется.

— Что вас связывает с этим алкоголиком?

— То, что он алкоголик.

— Да. Вы пьёте гораздо больше и едите гораздо меньше, чем нужно. Отсюда и всё остальное. Смените дозировку, и жизнь не будет казаться вам проклятой. Пессимизм — это всего лишь пониженная жизнеспособность организма.

— Я не только организм, — отвечает Мэри, поднимая стакан, чтобы показать, что она ни в грош не ставит мои советы.

— И вы, и все мы только организмы. Мы считаем, что мы чувствуем, а на самом деле в нас просто происходят биохимические процессы. Мы ищем душу там, где нет ничего, кроме желудка. Отрегулируйте еду и питьё, восстановите физическое равновесие, и вы получите полную душевную гармонию.

— Спасибо. Когда-нибудь, когда мне нечего будет делать, я, может быть, попробую и это. Только, к вашему сведению, жизнь кажется мне бессмысленной не с тех пор, как я начала пить, а наоборот, я начала пить, потому что она показалась мне бессмысленной.

— А что вас заставило сделать такое грустное открытие? Обувной магазин?

— Откуда я знаю, — отвечает Мэри, рассеянно вертя в руке уже пустой стакан. — Во всяком случае, пить я начала значительно позже… Мне кажется, что причина этого — опять-таки в нашей профессии…

— Ваши слова звучат не очень патриотично.

— А мне всё равно, как звучат мои слова. Впрочем, может, вы мне скажете, какое место занимает патриотизм в биохимических процессах? Может, вы относите его к пищеварению?

— Для вас, похоже, любовь к родине вообще фикция… не говоря уж о презрении к нашим органам…

— Надеюсь, вы не собираете материал для доноса?

— Я полагал, что уже доказал своё дружеское отношение к вам.

— В таком случае проявите его ещё раз, налив мне немного.

Я не очень охотно беру бутылку с соседнего столика и наливаю. Не то чтобы я был очень озабочен душевным равновесием Мэри, но с количеством выпитого она становится всё разговорчивей.

Она делает большой глоток, и в голове у неё словно проясняется, потому что она вдруг что-то вспоминает и произносит:

— Целый день всё хочу вам сказать и всё забываю.

Вы читали газеты, которые мы получили сегодня утром?

— У меня не было времени их читать.

— Напрасно. Историю с вашим генералом опять раздувают.

— В связи с чем? — спрашиваю я равнодушным тоном.

— В связи c золотом, которое вы ему передали.

— Ну и?

— Чемоданчик генерала нашли на дне залива. Он действительно был полон золотых монет.

— Вот видите…

— Только они все до одной — фальшивые.

Глава 7

Суббота и воскресенье — два дня отдыха. Два дня без служебных разговоров и светских обязанностей. Но даже эти дни таят в себе опасность: может позвонить Мэри и предложить прогулку за город или что-нибудь ещё в том же духе.

«Вы никогда не чувствуете себя одиноким, Генри?» Нет, милая, никогда. Зато довольно часто жалею, что не могу остаться в одиночестве, и не имею ничего против того, чтобы быть подальше от чирикающей семейки Адамсов, и Бенета с его кислой физиономией, и от скучной, как воскресная литургия, четы советника, и даже от вас самой, дорогая Мэри.

Я захожу в посольство только для того, чтобы взять газеты, полученные сегодня, обнаруживаю письмо от жены и с этим запасом увлекательного чтива возвращаюсь домой.

В письме от Элен, как я и ожидал, ничего существенного. Но оно важно само по себе как факт. И послала она его не для того, чтобы сообщить малоинтересные подробности о том, что заезжала на неделю в Париж и что сейчас живёт у родителей, а чтобы иметь повод написать последнюю фразу: «Если у тебя произойдут какие-то перемены, сообщи». Иными словами, наш брак остаётся в подвешенном состоянии. Если бы это было не так, Элен не дала бы себе труда написать мне лично, а предоставила бы выполнить эту задачу своему адвокату.