Наизнанку. Личная история Pink Floyd

Сам я с сотрудниками музыкальных корпораций дела особо не имел – достойное исключение составляет Кэрин Томлинсон, которая без потерь пережила целую череду председателей и исполнительных директоров EMI. Как-то раз я очутился рядом с одним председателем, Колином Саутгейтом, на каком-то там приеме. «Знаете что? – заметил он. – Мне кажется, я раньше никогда не сидел рядом с моим музыкантом». В последние годы вновь возродился образ крупных музыкальных магнатов – одни смахивают на толкиновского Темного Властелина, другие – подлинные энтузиасты музыки. Помню, Дэвид Кросби как-то раз сказал, мол, с фирмами звукозаписи беда в том, что все они акулы и жулики, но раньше хотя бы можно было на кого-то наорать, а теперь, когда за все отвечает Коммерческий Отдел, не то что наорать не на кого – не с кем даже поговорить.

Пока в музыкальном бизнесе крутились всевозможные махинации, мы с Дэвидом наконец-то взялись смазывать нашу скрипящую пинкфлойдовскую машинерию.

Воспользовавшись некоторым цифровым подспорьем, мы смахнули пыль с демозаписей, оставшихся после сессий «The Division Bell» – не на многодорожечных пленках, а на простых DAT-кассетах, – вычленили оттуда клавишные партии Рика и получили фундамент, на котором можно было что-то построить. При поддержке трио продюсеров – Энди Джексона, Мартина Гловера, он же Youth, и Фила Манзанеры – мы обернули эти партии новыми слоями гитары, ударных и вокала.

Дэвид с Филом, гитаристом Roxy Music, работал не впервые: я с ним был знаком шапочно, хотя его жена Клэр Сингерс работала нашим пресс-агентом. С Мартином Гловером, басистом Killing Joke, я не был знаком вообще, а Дэвид работал с ним как продюсером The Orb над альбомом «Metallic Spheres».

Мартин, Фил и Энди привнесли в наши труды нечто бесценное – а именно энтузиазм. Я подозреваю, если б мы остались с этим проектом наедине, он бы вообще не увидел свет. Смерть Рика встряхнула и Дэвида, и меня, но очень полезно, когда кто-нибудь чужой говорит: «Ник, надо перезаписать барабаны» или «Дэвид, а поверх вот этого можно пустить гитару». Все трое мыслили свежо, и у всех водились свои соображения, что оставить, что убрать и как перемешать то, что есть.

Работать с демозаписями было приятно – напоминало не только сессии «The Division Bell» на «Астории», но и стародавние времена, когда мы на студии собирали запись вручную. Из складских недр мы извлекли пыльный гонг, колокольчики и рототомы, которые не выглядывали на солнышко с тех пор, как я возил их на Роджеров тур «The Dark Side of the Moon» в 2006 году.

После этого меня занимала не столько музыка, сколько визуальный ряд. Когда мы не выступаем и не записываемся, я крайне редко нарочно слушаю наши треки. А вот кадры, снятые крошечными статичными камерами в студии, пока мы играли, вызвали к жизни немало воспоминаний.

В период, когда мы трудились над новыми треками, я взял короткий отпуск и выступил на церемонии закрытия Олимпийских игр в Лондоне. Как обычно, состав выступающих на открытии и закрытии оброс массой слухов.

Художник по свету Патрик Вудрофф вспоминает, что «о „Пинк Флойд“ шла речь всю дорогу – они были в списке классических английских групп, непременных и всем желанных. Но Ким Гэвин, – (хореограф и креативный директор церемонии), – считал, что нужен современный подход, поэтому обратился к Эду Ширану». Пролетел слух, что мы с Дэвидом и Роджером сыграем втроем, но в итоге из всей группы в церемонии участвовал только я.

Идея была соблазнительна еще и потому, что сцену мне предстояло делить не только с Эдом, но также с Майком Резерфордом и Ричардом Джонсом – оба мои добрые друзья и блестящие музыканты. А поскольку играли мы всего одну песню («Wish You Were Here»), подготовка требовалась минимальная.

Должен сказать, Олимпийские игры мне страшно понравились. Я, как и многие, сомневался, получится ли хорошо, – а получилась просто фантастика. Я лондонец, всегда не прочь оказаться зрителем или участником крупнейших общественных событий города – Фестиваля Британии, например, или, если уж на то пошло, «Live 8», – и я считаю, что церемония вышла духоподъемная и увлекательная. У нас были тысячи помощников, и все делали что-то полезное, хотя тысячи – это, конечно, перебор: когда я искал столовую, мне на помощь бросались минимум шестеро волонтеров.

Помимо собственно выступления, которое промелькнуло в мгновение ока, точно Усейн Болт, я запомнил две вещи. Поскольку артистов на сцене было много и каждый выходил с одним-двумя номерами, ударные установки менялись очень быстро (и очень умело), но я слегка нервничал, что выйду на сцену и не обнаружу там барабанов. На этот случай я за кулисами репетировал пантомиму а-ля Марсель Марсо.

Поскольку организаторы Олимпийских игр явно подписали со спонсорами строжайшие договоры, на аппаратуре и оборудовании не полагалось светить бренды других производителей. Поэтому один барабанный техник потратил несколько часов, всевозможными абразивами стирая с моих тарелок слово «Paiste» – название компании, на чьих инструментах я играл сорок лет.