Наизнанку. Личная история Pink Floyd

В сентябре 1963 года, когда мы уже учились на втором курсе политеха, Клайв и Кит решили прорываться сами по себе, в качестве дуэта, и следующая версия группы стала срастаться вокруг дома, которым владел Майк Леонард. Майк, которому тогда было за тридцать, по совместительству преподавал в политехе и, кроме архитектуры, увлекался этнической перкуссией и взаимодействием ритма, движения и света, о чем воодушевленно вещал нам на лекциях. В сентябре 1963-го, став вдобавок преподавателем Школы искусств в Хорнси, Майк приобрел дом в северном Лондоне и решил взять постояльцев, чтобы снизить расходы.

Дом номер 39 по Стэнхоуп-Гарденз в Хайгейте – комфортабельное эдвардианское строение с просторными комнатами и высокими потолками. Майк тогда обустраивал квартиру на первом этаже (соответствующую его весьма экзотическим представлениям о жилье) и чертежный кабинет наверху. На крыше он оборудовал обширное пространство, идеально подходившее для репетиций, но Майку повезло: лестница была слишком крута и нам редко хватало сил затащить наверх всю нашу аппаратуру.

Майку также требовалась кое-какая помощь в конторе: там он проектировал новые школьные туалеты по заказу Совета Лондонского графства, а дома на заработанные деньги конструировал всевозможные проекционные агрегаты. Мы с Роджером сочли, что это идеальный расклад, и въехали. За последующие три года в этом доме в разные периоды жили Рик, Сид и толпа других знакомых. Атмосфера была зафиксирована в одном из ранних эпизодов документального телесериала «Завтрашний мир» на Би-би-си, где показывали проекционную машину Майка в действии, пока мы репетировали внизу.

У Майка жили два кота, Тунджи и Макги, один бирманский, другой сиамский, и к ним привязались не только хозяин, но и Роджер. В результате Роджер на долгие годы сохранял теплые взаимоотношения с котами. Думаю, его утешала их надменная агрессивность. Стены в доме были затянуты джутом; Майк провозил по ткани копченой селедкой и гудел автомобильным клаксоном, призывая котов к трапезе. Коты бросали терроризировать окрестности, мчались на зов, забирались в дом через щель в почтовом ящике, а затем как ненормальные штурмовали стены и подоконники в поисках этой селедки, которую Майк порой прибивал к потолку в чертежной.

Стэнхоуп-Гарденз сильно переменил наши музыкальные занятия. Благодаря снисходительному домовладельцу у нас появилась постоянная репетиционная база – собственно говоря, одно время мы даже называли группу Leonard’s Lodgers[2]. Репетиции проходили в гостиной, где стояло все оборудование. К несчастью, из-за этого учиться было весьма затруднительно, а спать почти невозможно, поскольку спальней нам с Роджером служила эта же гостиная. Соседи, естественно, жаловались на шум – их угрозы о судебном запрете так и не осуществились, но порой мы на всякий случай облегчали их страдания, снимая репетиционный зал неподалеку, в «Рейлуэй таверн» на Аркуэй-роуд.

От Майка никогда никаких жалоб не поступало. По сути, он стал активным участником репетиций. Майк прилично играл на пианино, и мы убедили его купить электроорган Farfisa Duo и на время стать нашим клавишником. Майк по-прежнему хранит этот инструмент у себя. Другим колоссальным плюсом было то, что через Майка мы получили доступ к экспериментам со светом и звуком в Хорнси. Роджер часами работал там с проекционными машинами и, по сути, стал Майку ассистентом.

Итак, весь второй курс мы жили на Стэнхоуп-Гарденз, репетировали, изредка выступали, а между тем кое-как продолжали учиться. Следующей поистине существенной переменой в наших судьбах стало появление Боба Клоуза в сентябре 1964 года. Боб, еще один продукт воспитания Кембриджширской средней школы для мальчиков, приехал в Лондон с Сидом Барретом и поступил в архитектурный институт на два года позже нас. Боб сразу же поселился на Стэнхоуп-Гарденз, поскольку я на лето съехал и вернулся домой в Хэмпстед. Было совершенно очевидно: если я намерен остаться в политехе – тогда мне казалось, что это дельная мысль, – необходимо подтянуть учебу, а заниматься на Стэнхоуп-Гарденз было совершенно немыслимо.