Наизнанку. Московский роман

Так как я и сказал выше, те несколько столиков, как раз на большую радость стриперов, заняли те самые девочки-простушки.

– Прямо как по VIP заказу. Ты хотел трахнуть молоденькую девку, вот они и пришли, так что дерзай, – сказал Пропеллер новенькому пареньку. Тот немного смутился и, по-моему, даже покраснел. – Только сначала помонди их со сцены, просто так не подходи, не наклеивай клеймо шлюхи, пусть сами к тебе потянутся. Поверь, они здесь за этим, только сначала им нужно поверить в свое превосходство над тобой. Никто же не знает, что она на метро сюда добралась, и главное, ты типа не в курсе. Въехал?

– Да это я так шутил. На фиг оно мне надо.

С виду паренек показался мне растерянным и неуверенным: небольшого роста, худоватый, он стоял почти голый в метре от меня, на нем были только шелковые синие обтягивающие шорты.

Я даже удивился, как его взяли работать. Может, он танцует хорошо? У нас обычно те, кто двигаться совсем никак не мог, отличались рельефом от тех, кто ладил с хореографией.

Аккуратно уложенные светлые мелированные волосики не прибавляли ему мужества.

Я подошел и неуклюже спросил:

– Привет, тебя как звать, чемпион?

Паренек выпрямился и тихо произнес:

– Володя.

– Тебе надо подкачаться или это не для тебя? – спросил я.

– Я вообще-то профессионально занимаюсь бодибилдингом, – взволнованно произнес он, видимо, сам не осознавая, что говорит.

Полупустая и еще совсем недавно тихая гримерная вдруг судорожно зашевелилась и затряслась.

Стартер в это время очень осторожно, чтоб не порезаться, выбривал свои яйца одноразовой бритвой Bic и чуть не полоснул себя по животу, когда услышал про бодибилдинг от этого явного лоха.

Кроха сразу обернулся и перестал лакать свой протеиновый коктейль. Просто ему очень хотелось взглянуть на настоящего и яркого представителя «железки».

– А, я понял, – кивнул я еще раз, осмотрев его.

Узкие плечи, жилистые белые руки и тонкие ноги с крупными квадратными коленями.

Тут ко мне незаметно подошел Валерка и отвел меня за руку из гримерки.

– А я знаю этого хрена, – сказал он. – Я его еще по «Ящеру» помню, ты его уже тогда не застал, я с ним несколько дней проработал, но не общались, может, он меня и не узнал. Там рассказывали, что он часто ездил по хозяевам.

Я состроил туповатую гримасу.

– По каким хозяевам? Что-то не особо въезжаю.

– К хозяевам клуба домой, на дачу, в сауны, въехал?

– Понятно, но это его личное дело, мне-то по хрену, да и тебя это особо не должно волновать.

Он зыркнул на меня:

– Меня и не волнует, я тебе для справки рассказал.

Я улыбнулся ему:

– Слушай, кореш, в каком месте мы работаем?

– Ты прав, – он хлопнул меня по плечу. – Пойдем переодеваться.

Клуб задышал снова и, как всегда после часа, народ набился под завязку. Наверняка Алекс подойдет меня лицезреть, да и сама оторваться любит. Мощные колонки пробирали всех до яиц, прямо как в фильме – этот кристальный чистый звук проберет тебя «до яичек». О да, а эти замысловатые световые узоры и ультрофиолетовые фонари делали всех жителей клуба такими забавными с отбеленными протезами.

– Сегодня что-то народа до хрена, – сказал я Валерке.

– Тебя это смущает? Стал бояться женщин? Может, тебе вернуться в «Ящерицу»?

– Давай, только вдвоем, один не пойду.

– Ок, детка, как скажешь.

– Эй, пацаны, в курсе, что у нас сегодня звезды в клубе? – сказал Кобель и добавил, что он уже пообщался с ними.

– Кто там? – поинтересовался Гарик

– Кто, кто, все тот же Великий Парис Ларнеев.

– Он опять за мальчиком пришел?

Вся гримерка загудела, все начали стебаться над этим Великим Ларнеевым.

– Да он жадный, как, бля, не знаю что, – высказался Гарик.

– Нет, ну бабло у него водится, только он в натуре жмет, даже на чай не дает. Странный тип.

– А он так интимно втихую предлагает за 50 долларов отыметь его на дому, нормально, да?

– Я бы его и за 1000 вряд ли.

– Ты нам-то не гони, ты за сотку и мартышке вставишь по самый небалуй.

– Ха, ха, ха, что правда, то правда, но я теперь изменился, ставка выросла.

– Парни, а что, кто-нибудь подойдет к нему?

– Ну и вопросы у тебя, Гарик, ты че, обдолбался уже?

В гримерке было два красивых торта, видимо, кто-то их принес в связи с днюхой.

– Парни, давайте один из этих хаванем, а то сладкого хочется, – сказал искренне Валерка. – А у кого днюха-то?

– У меня, у кого же еще, – почти обиженно сказал Кроха, глотая свой сывороточный протеин.

Все ребята оживились, что у скромного Крохи день рождения, все начали горланить, как в школе в начальных классах и поздравлять парня с его девятнадцатилетием. Неожиданно зашел Альберт с озабоченным лицом.

– Что тут происходит?

– У Крохи днюха, – сказал Кобель, откручивая советское шампанское и разливая его по белым, пластиковым стаканчикам. Альберт сразу расплылся в улыбке и принялся лобызать Кроху в щеки.

– Кстати, Валер, подойди к столику нашей звезды, он, по-моему, влюбился в тебя.

Валера заулыбался.

– Пусть лучше лавешки готовит, а то влюбляться все мастера.

– Выйди к нему сейчас, потом доешь свой калорийный торт.

– Калории мне нужны, чем больше, тем лучше, а то скупой дядя не покормит, а я похудею, и масса сольется.

Он запихал в рот небольшой ломтик кремового торта, запил шампанским, отрыгнул и вышел к гостю. Альберт тоже ушел.

К торту с чайной ложкой подсел Гном и начал жадно уплетать его, при этом чавкая, раскрывая рот и что-то приговаривая.

– Гном, ты же билдер, тебе вроде нельзя, чувак. Ты чего творишь, – спросил его Кроха.

– По хер, сегодня можно по двум причинам, Кроха. Во-первых, у моего кореша день рождения, во-вторых, у меня сегодня разгрузочный день, могу жрать, что захочу, вот так.

И он чавкал, жевал и проглатвал, забывая про свою диету и сухие мышцы. И снова забежал Альберт, всмотрелся внимательно в программу и сказал, что мы с Валеркой вторыми идем со своим номером в кожаных плащах.

– Так он же на «вечере»? – сказал я.

– Уже скоро закончит, это не «вечер», просто просили подойти.

– А-а.

– Так что переодевайся.

Первым номером шел Гном, со своим сольником Графа Дракулы. Гном держался за живот и что-то бормотал себе под нос, у него вообще была привычка разговаривать с самим собой.

– Гном, дружище, ты чего за пузо держишся? – спросил я, видя его раздраженную физиономию.

– Да переел, это жирно для меня, я забыл и увлекся, у меня хронический панкреатит. Че-то совсем хреново.

И вправду он как-то позеленел, осунулся в момент, я потрогал его лоб, он весь горел.

– Чувак, у тебя, по-моему, температура.

– Да это, сука, приступ. Надо съесть ферментативные таблетки, отпустит, но с собой нет.

– Слушай, по-моему, в аптеке через дорогу можно взять, там 24, давай схожу, – сказал Кроха.

– Да брось ты, у тебя же днюха.

– Знаешь, мой кореш плохо себя чувствует, поэтому я сбегаю, и это не займет много времени.

– Давай, чувак, сходи, – сказал я, и в считанные секунды Кроха вышел за лекарством. Ну, а я начал готовиться к номеру, так как мы по понятным причинам уже шли первыми.

Мы намазывались детским маслом «Джонсон и джонсон», чтобы блестеть. Я спросил Валерку:

– А чего он хотел-то?

– Кто? Звезда, что ли? Да ничего, рассказывал, как мной восхищается, и приглашал в ресторан завтра.

– Ясно!

– Чувак, спину мне помажь, а то не дотягиваюсь. Как у тебя с теткой из «Зависти»?

Я плеснул себе на руку масло и начал растирать его широкую спину.

– Не знаю, пока без динамики, посмотрим. Пока секс и больше ничего.

– А ты что, хотел, чтоб она женой твоей была, после того как отработала сто пятьдесят лет в лучшем клубе для мужиков, не думай даже об этом. Это стена, через которую не перелезешь, чувак, поверь.

Не сказать, чтоб я был ошарашен, но он был прав, наверное. Но бывают же исключения, которые подтверждают правила.

На сцене мы отрабатывали с удовольствием, как и всегда, когда есть народ. Девки визжат, что-то выкрикивают, и ты заводишься, и наш синхрон был четок и мощен на удивление. Казалось, что сегодня мы были звездами. Мне казалось, что я, Валерка, музыка и этот зал, одно целое, как живой, чувствующий организм. Я пытался найти ее глазами, чтоб никто не понял, что я кого-то выглядываю, но было темновато и слишком много народу. Отработав, мы вернулись туда, откуда пришли.

В гримерке что-то все собрались, была суета, причину которой мы поняли не сразу.

– Что случилось, парни? – спросил Валерка.

– Кроху машина сбила.

– Сбила? Насмерть?

– Нет вроде бы, но его увезли на «скорой». Вот дерьмо, блин, чувак только хотел купить лекарства, и то не себе.

– В какую больницу отвезли?

– Говорят, что в Склиф, тут недалеко.

Альберт был разъярен, всех отчитывал.

– Не хер было пускать пьяного Кроху на улицу, думать надо иногда и головой, а не другими местами.

Вечер был испорчен, и если честно, я даже не выходил из гримерки до утра, не хотелось видеть этих людей, которые веселятся, отдыхают, танцуют и соблазняют, им все равно не понять. У Гнома к утру все прошло, и по нему было видно, как он переживал. И после работы он отправился в Склиф. Ну а я залег на диван, укутался каким-то старым, клетчатым пледом и вырубился до утра. Перед тем как заснуть, меня переполняли странные чувства, а утром где-то около семи меня разбудил Валерка, и мы отправились спать дальше домой.

Но дома я уснул не сразу, такое часто бывает, когда перегуляешь. Ворочался, ворочался, думки все какие-то, вспомнил Николая, мы давно не созванивались, трудно сказать почему. Но когда-то я жил у него, он был любезен со мной и добр, предоставил кров и я часто спал у него в подсобке, молился там же, чтоб так было дальше. Некоторое время я жил у него, но вскоре этот факт очень раздражительно подействовал на его маму, ей 106 лет в обед, но это не важно, важно то, что Коля не мог и не хотел с ней спорить, он ее вроде как боялся. Из его рассказов я понял, что мама больше отдавала предпочтение его брату, то есть своему первенцу, несмотря на то что он был последним алкашом и так и пропил свою квартиру, а к Коле относился, как к возможности нажраться на халяву. Я неоднократно слышал, как Николай рыдал по ночам, как ребенок. Странно видеть взрослого мужчину, рыдавшего в подушку. Мне было жаль его, и я не хотел напрягать их с матерью своим присутствием. В очередной раз дал бабки – хорошо, не дал, значит, говно. А мама… А что мама? Старый, больной человек.

– Пусть он здесь не живет! – вот такие были ее слова, я их слышал.

Мне Колю было жалко, а не себя. Бедный Коля, это расходилось с его понятием самаритянства. Все хорошо, Коль, все нормально.