Накафельные рисунки

– Девушка, вы не ко мне на день рождения идете? – зашел со спины какой-то парень.

Настя потрясла головой.

– А как же, как же я? – чуть не заплакал соспинызаходящий, – Я не могу больше один…

Настя пошла с ним. И осталась с ним.

Кассиопий был молодым потомственным токарем. Имел отдельную каморку и тягу к полноценной жизни. Он не обманул Настю – они расписались.

Настя расцвела, как роза на навозе. Прибрала каморку. Устроилась на швейную фабрику сначала ученицей, а потом – штатной мотористкой. И еще пошла танцевать в художественной самодеятельности. Что-то неудержимо тянуло ее на сцену, в яркий свет, в прыжки и вращения. И еще высматривала она в зале чей-то взгляд, чье-то лицо.

Настя увидела его ночью, лежа в постели. Как только заснул Кассиопий, Аполлионарий тут же явился к ней. В руках у него была книга о святом духе. И боль пронзила Настю от низа живота до самого сердца. И забормотала она, оправдываясь:

– Не виновата я, что ребеночек не получился. Не виновата…

День проходил за днем, ночь за ночью, а не шел у нее из головы Аполлионарий. Вспоминала Настя, как являлся он к ней в котельной. Как грубо ласкал и нежно шептал:

– Эх, Настя-Настя. Не будет тебе счастья…

И вздрагивала Настя. То за швейной машинкой, то в танце, то под Кассиопием.

Она подарила мужу сына.

– Максимильян, – назвал его Кассиопий, – милиционером будет. Старшим сержантом…

«Аполлионарий, – не слышала мужа Настя, – Аполлионарий…»

Вскоре подоспел и второй сынок.

– Филармоний, – приговорил муж, – по наукам пойдет…

«Апполионарий», – мыслила Настя. И гладила мальчика по головке. И боялась проговориться в слух.

Иногда она не могла сдержать себя и, придумав какой-нибудь предлог, уходила бродить по улицам. Настя надеялась набрести на Аполлионария. Год, два, пять, десять… На двенадцатом возле магазина шоколадных конфет она увидела его. Узнала сразу, бросилась:

– Аполлионарий, прости ради бога. Не сохранила я нашего ребенка…

В ужасе отшатнулся от нее опознанный мужчина:

– Я знать вас не знаю.

Настя заторопилась:

– Как же, как же, Аполлионарий. Школа. Кочегарка. Шоколадные конфеты. Головешка. Головешка – я…

Что-то изменилось в лице Аполлионария. Но упорно не сознавался он:

– Я не знаю вас. Отойдите…

За плечо его потянул мужчина в шляпе:

– Аполлионарий, хочешь возьмем ее с собой? Не дурна. Снимем тетку в сцене художественной самодеятельности. Эдакая ударная мать – танцовщица, е…ть ее поперек рельса…

– Я не знаю ее, не знаю, – тряс головой Аполлионарий.

– Как же, ну как же. Головешка, головешка – я, – сквозь слезы настаивала Настя.

– Прочь, прочь, ненормальная, – отмахивался Аполлионарий, – Поди прочь…

– В чем дело, – подошел к ним старший сержант с термосом.

– Все нормально, – тут же оттеснил его мужчина в шляпе, – репетиция в натуре…

Сержант с интересом глянул на Настины формы:

– Артистка значит…

Пока она смущенно опускала глаза долу, мужчина в шляпе затолкал Апполионария в автомобиль. Она бросилась было следом, но старший сержант препроводил ее в отделение.

Настя смотрела сквозь зарешеченное окно и отказывалась что-либо понимать. Пришла в себя только, когда почувствовала вкус несладкого чая. Назвала имя, адрес, место работы, хобби, дату рождения, текущие число и месяц.

Ее отпустили на четвертые сутки после полного медицинского освидетельствования. Дома Настю ждал Кассиопий. В гробу. Днем раньше, задумавшийся на работе о пропавшей жене, был он затянут в станок. Вместе с пришедшим к нему на экскурсию старшим сыном. Не сразу разглядела Настя второй гробик поменьше.

Так единовременно потеряла Настя Аполлионария, Кассиопия и Максимильяна. После похорон сидела над книгой о святом духе и гладила по головке младшего сына:

– Аполлионарий…

Сынок протестовал:

– Мама, мама, я – Филармоний…

Настя соглашалась:

– Да-да, я знаю, я помню…

Теперь она жила только для него. Вся ушла в работу. Сидела за швейной машинкой порой и по две смены подряд. Но зато Филармоний был сыт, обут, одет по лучшим журнальным обложкам.

Настя готовила его в искусствоведческий институт. Оплачивала дополнительные уроки. И Филармоний поступил-таки. Но через полгода бросил. Проскитавшись где-то неделю, вернулся под утро и пьяный, и с какой-то девкой. Заявил с порога:

– Ни какой я не Аполлионарий. Не мать ты мне. Отца никогда не любила. Изменяла ему со своим сраным Аполлионарием. Убирайся из отцовского дома…

И снова, как в юности, оказалась Настя на улице. И снова пошла на вокзал. На нашедшиеся в кармане деньги взяла билет на поезд. И из окна помахала оставшемуся на перроне с кружкой в руке старшему сержанту. Впервые в жизни она знала, куда ехала.

Книга о святом духе привела ее в монастырь.

Четыре года не выходила Настя из кельи. Не вставая с колен, молилась. Не прерывалась ни на минуту. Стоило ей только отвлечься от святых слов, как на ум приходили шоколадные конфеты. И ее тошнило.

– Уж не беременна ли ты? – подглядела однажды настоятельница, – Все святой прикидывалась. И когда только успела…