Накануне

В наркомате была какая-то странная атмосфера. М. П. Фрниовский присутствовал на съезде. Я видел его из президиума, он сидел в одиннадцатом или двенадцатом ряду, но в наркомате не показывался. Уже поползли слухи, что его скоро освободят. Все текущие дела решал первый заместитель наркома П. И. Смирнов-Светловский.

В один из последних дней работы съезда ко мне подошел В. М. Молотов.

— Вы намерены выступать? — спросил он.

Я отрицательно покачал головой.

— Жду выступления своего наркома.

— А может быть, он и не собирается… Советую вам подумать.

Вечером я рассказал об этом разговоре Штерну.

Старый, опытный работник центрального аппарата, он лучше знал, как следует поступить.

— Разговор неспроста, — заметил Штерн. — На всякий случай я бы подготовил тезисы выступления.

На следующий день председательствующий спросил нас обоих, не записать ли для выступлений в прениях. Мы ответили согласием, и с той минуты сидели, потеряв покой. Шутка ли! Нам  предстояло говорить с самой высокой трибуны.

В перерыве мимо нас прошел Сталин. Повернувшись ко мне, он протянул бумагу, которую держал в руке.

— Прочтите.

Это оказался рапорт М. П. Фриновского, который просил освободить его от обязанностей наркома «ввиду незнания морского дела».

— Вам понятно? — спросил Сталин, вновь остановившись возле нас через некоторое время.

Я не успел ответить. Было ясно одно: Фриновский выступать не станет, и мне, по-видимому, дадут слово.

Хорошо помню, как объявили:

— Слово имеет Шолохов. Приготовиться Кузнецову…

Я шел к трибуне, изо всех сил стараясь совладать с волнением. Говорил я об агрессивных замыслах японской военщины, о ее провокациях на границе. Затем рассказал о нашем Тихоокеанском флоте, заверил делегатов, что моряки готовы до конца выполнить долг перед Родиной.

Перед заключительным заседанием съезда происходило совещание старейшин. Были приглашены все члены ЦК старого состава и еще много других делегатов. В числе приглашенных оказались Штерн и я. Члены Политбюро заняли места на возвышении в президиуме. В составе ЦК партии намечались крупные изменения. Члены Политбюро, сообщая об этом, поясняли, почему считается нецелесообразным вновь вводить того или иного человека в состав ЦК. Затем выступали и те, кому давался отвод. Они обычно просили перевести их на менее ответственную работу. В конце заседания было внесено предложение о новом составе ЦК партии. В числе других фамилий назвали Штерна и мою. Опять мы подумали о том, какое большое значение уделяется Дальнему Востоку и его вооруженным силам.

После съезда я заторопился во Владивосток. Дела не ждали. Но уехать не удалось.

— Пока задержитесь в Москве, — сказал мне П. И. Смирнов-Светловский, замещавший наркома.

Причин задержки мне не объяснил. В тот же вечер, вернее, уже ночью меня подняли с постели и предложили немедленно ехать в Кремль. Надо было торопиться, машина ждала у подъезда гостиницы.

Меня принял И. В. Сталин. Когда я вошел в кабинет, он стоял у длинного стола, за которым сидели несколько членов Политбюро. Перед ним лежали какие-то бумаги. Он заговорил не сразу. Неторопливо постучал трубкой о край пепельницы, взял большой красный карандаш и что-то написал на бумаге, лежавшей сверху.

Затем пристально посмотрел на меня.

— Ну, садитесь.

Не очень уверенно я подошел к столу. Я видел Сталина не впервые, но никогда раньше не имел возможности внимательно и долго разглядывать его так близко.

Он был почти такой, как на портретах, и все же не совсем такой. Я представлял себе, что он крупнее, выше ростом. В тихом голосе и медленных жестах чувствовалась большая уверенность, сознание своей силы.

Некоторое время он тоже внимательно смотрел на меня, и я, признаться, робел под этим взглядом. Прежде я только мысленно разговаривал со Сталиным. Когда мне не удавалось добиться чего-нибудь необходимого для флота или я получал указания, с которыми внутренне был не согласен, тогда думал: «Вот попасть бы к Сталину, доложить ему лично, он понял бы и помог».

Теперь я был у него. Докладывать мне не пришлось. Он спрашивал — я отвечал. О службе на Тихом океане и нашем флоте, о том, как, по моему мнению, работает наркомат. Почему-то Сталин особенно интересовался моим мнением о Галлере и Исакове. Я с уважением относился к тому и другому. Они были опытными руководителями и пользовались авторитетом у моряков. Так я ему и сказал.

— Как вы смотрите на работу в Москве? — спросил он в конце разговора.

У меня, признаться, на сей счет не было определенного взгляда.

— В центре я не работал, да и не стремился к этому,— ответил я коротко.

— Ну идите, — отпустил меня Сталин.

Когда я вернулся в гостиницу, было уже около трех утра.

На следующее утро меня вызвали на экстренное заседание Главного военно-морского совета. Повестку дня не сообщили.

Заседание открыл П. И. Смирнов-Светловский и предоставил слово А. А. Жданову.

— Предлагаю обсудить, соответствует ли своей должности первый заместитель наркома Смирнов-Светловский, — объявил неожиданно Жданов.