Накануне империи. Прикладная геополитика и стратегия в примерах

Возможна ли в России демократическая модель диктатуры?

Понятие суверенитета в России возникло в тот момент, когда наше общество вплотную подошло к необходимости решения вопроса преемственности сложившегося курса, который был обозначен и проявлен в период управления страной Владимиром Путиным. От содержательного наполнения этого концепта зависит будущее страны. Она же была призвана решить главную для власти проблему — сохранения преемственности. Существует крайне высокий уровень легитимности, выраженный в поддержке населением того курса, который реализует нынешняя администрация. Но здесь мы упираемся в проблему легальности — как законодательно сохранить и продлить нынешний политический курс, общие контуры которого сложились из необходимости восстановления полноценного суверенитета и сохранения завоеванной ценой разрушения СССР демократии, без которой сегодня никто уже не мыслит своего существования?

Дабы сразу отмести обвинения в нецивилизованных методах, свойственных российскому «дремучему» политическому сознанию, обратимся за разрешением сложившейся тупиковой комбинации к трудам известного германского юриста Карла Шмитта, который, разбирая вопрос популярности того или иного политического деятеля в народе и проблемы его правовой легализации, юридически описывает такой исторически существовавший европейский правовой институт власти как диктатура. В своих трудах Шмитт утверждает, ссылаясь на традиционные европейские юридические формы: «Диктатура — есть мудрое изобретение Римской республики. Диктатор — должность введенная, чтобы в дни опасности имелась сильная верховная власть». Именно о сильной верховной власти грезит сегодня русский народ в окружении других народов, т. е. население России — носитель суверенитета согласно Конституции, то есть — суверен. И именно сильная власть является гарантом консенсуса нынешних элит. В Римской республике диктатор избирался в «условиях жесточайшей нужды», что особенно ярко подтверждается ситуацией, связанной с Украиной.

Но здесь мы натыкаемся на такое препятствие, как некоторое неприятие самого термина «диктатура» на уровне общественного сознания. Здесь любой, кто бы ни начал всерьёз говорить о введении данного европейского правового института власти, неизбежно столкнется с массой упреков — прежде всего в том, что это понятие противоречит нормам демократии. Ведь если с суверенитетом при установлении диктатуры всё понятно, для сохранения суверенитета она и вводится, то где же здесь демократия? Ответ на этот упрек, как ни странно, мы также находим в европейском традиционном праве, причём у такого довольно резкого «политолога» как Николо Макиавелли, который утверждал, что «диктатор — не тиран, а диктатура — вовсе не форма абсолютного господства, а присущее только республиканскому уложению средство защитить свободу», в нашем случае суверенитет. Таким образом, диктатура в чистом виде, без каких либо искусственных исторических примесей, изначально вовсе не направлена на то, чтобы тиранить население, а напротив, призвана защитить его коллективную свободу — суверенитет. Но наиболее полно демократическую сущность института диктатуры раскрывает автор самого понятия «суверенитет», французский правовед, политик и философ Жан Боден, который в своих исследованиях установил, что традиционно в европейском праве «диктатор только имел комиссионное поручение — на разрешение таких проблем государства, как то: война, подавление восстания, реформирование государства или задача по-новому организовать государственное управление». Именно эта цель — по-новому организовать государственное управление, изъеденное коррупцией — стояла все последние годы перед Владимиром Путиным. И именно задача реформирования государства — реализация национальных проектов, повышение социального благосостояния населения, борьба с бедностью и т. д. — в условиях кризиса и санкций до сих пор стоит перед ним.

Далее, развивая мысль о диктатуре как о демократическом правовом институте, Карл Шмитт утверждает: «Диктатор — это всегда пусть и экстраординарный, но всё же конституционный государственный орган республики». В отличие, допустим, от монарха, который сам является сувереном и может воспроизводить любые законы, тут же их реализуя, диктатор, хотя и имеет особые полномочия, делегированные ему сувереном, в нашем случае народом России, всё же действует в рамках правовой системы государства. «Диктатор не может менять существующие законы, не может отменить Конституцию или изменить организацию власти, не может он и издавать новые законы», — констатирует Шмитт, ссылаясь на работы Макиавелли, который, в свою очередь, главной задачей правовой системы считает необходимость «облечь диктатуру конституционными гарантиями». Хотя Шмитт и указывает на то, что диктатор может принимать решения самолично, но все эти полномочия следует отличать от законодательной деятельности, ибо диктатор — всего лишь исполнитель.