Накануне Христова дня

Рада бабенка полтиннику, и хоть думала она за холстину свою рублика четыре получить, и хоть она все-таки топочется как-то нескладно и головою вертит, получая полтинник, но все же рада, что успела товар свой продать. А тут уж целая куча мужиков и баб стоит, своей очереди дожидается. Без шапок все, ровно перед начальником, стоят и мнутся, с ноги на ногу тихохонько переступают.

— За милостью вашей, Иван Липатыч, рождеством еще ржицы вам привозил, маленько должку оставалось, — получить бы желательно было.

— Некогда мне с тобой разговаривать. В слободное время толкнись, получишь сполна, а теперь не мешай.

— Надобно нам очинно деньги-то…

— Разговаривай по субботам. Мне, думаешь, не нужны деньги-то? Расходу-то побольше твоего держим.

— Вестимо побольше, — уныло поет мужик: — только ты выручи меня, Христа ради.

— Иди уж, иди поскорей, — шепчут мужику из толпы…

— Батюшка, Иван Липатыч! Снабди ты мне, бога ради, три серебра! Я тебе вот и заклад принесла, — плачет старуха-мещанка и какое-то старое ситцевое тряпье благодетелю показывает.

— Нет у меня такой суммы. Не мешай, бабка.

— Батюшка! Сына становой в кандалы кует — откупить хочу. Родителя твоего покойного знала. Он мне давал, бывало, взаймишки-то, дай и ты.

— Нету, нету, баушка! Поди-ка ты отсюда, не разговаривай ты пустяков-то, старый ты человек.

— Штобы у тебя и не было их никогда, разбойник ты безжалостный! Штоб вам обоим с батькой с твоим, мошенникам, не видать ни дна, ни покрышки, проклятым, — вопит сердитая старуха.

— Ишь, старая, ругается как, — сквозь зубы бормочет Иван Липатыч: — грех только бранить стариков-то; я бы тебе нос-то утер…

Еще новый проситель приходит. В руках у него пара гусей и новый нагольный тулуп.

— Иван Липатыч, — говорит новое лицо и смеется. — Будьте благодетелем, освободите от ноши. Век буду бога молить.

— Ну, уж ты мне! — отвечает Иван Липатыч и тоже смеется. — Издалека?

— Будьте без сумнения. В город вчера ходил, так назад когда шел, на дороге попалось. Должно быть, обронил кто-нибудь, ха-ха-ха!

— То-то обронил! Ты смотри у меня, не очень подбирай.

— Без сумнения, осторожность надо соблюдать, потому шея у меня не купленная. Тоже ведь мы бережем шею-то, ха-ха-ха! Прикажите четыре серебра получить, — праздник.

— А ты в самом деле береги загривок-то, парень. Четыре серебра! Ишь его расхватывает. На-ка вот получи рубь-целковый!

— И на том благодарны. Нам это все равно. Ха-ха-ха! Нам это летошнего снега дешевле. Только нельзя ли у вас под перед одолжиться. На предбудущую службу пошло бы. Не обернусь я рублем-то.

— Будет с тебя в трынку-то поиграть, а то коли нужно что, поди в лавке возьми.

Парень этот, видите ли, с цапанным приходил. Молодцы такие очень занозисты. Им и хозяева-то в пояс кланяются, потому ежели что не по нем сделается, умеют они под купецкие крыши красных петухов запускать.

Обеими руками, как видите, жар загребает Иван Липатыч.

Тут опять пошли у него расчеты с мужиками, у каких хлеб он ссыпал.

— Ты, шершавый, получай, подходи, — говорит ближнему мужику Иван Липатыч. — За семь мер по три гривенника рубь восемь гривен.

— За восемь, кормилец. Гляди, вон на бирке-то сам же наметил.

— Это уж ты гляди да дома с женой считай, а мне с тобой валандаться некогда. Вишь, народу сколько, не ты один.

— Это точно. Только дома я мерял, ровно четверть была, и у тебя давеча столько ж намеряли.

— То-то, то-то, говорю: на печь поди домой разговаривать-то, не в пример тебе теплей будет там. На-ка, получи поди: вот тебе рубь, а вот тебе трехрублевый. Эх, хороша монета-то! В клад хотел было положить, ну, да уж бог с тобой, огребай деньги: а пятачок за мной будет, — после заедешь когда.

— Додай теперича, Иван Липатыч. Тебе все равно.

— Чудак ты какой — погляжу я на тебя! Давай, пожалуй, с пятирублевой бумаги сдачи. Мне твоего не надобно; душа-то мне всех твоих денег дороже. Ну ступай, ступай поскорее, — давай другим место.

Другой подходит мужик.

— За три четверти по семи рублей, — бормочет как будто для себя Иван Липатыч:- двадцать рублей. Скостить што ль што-нибудь? Берешь, берешь у тебя всякую залежь, а благодарности от тебя никогда никакой нет. Ой, малый! Говорю я тебе: оставь ты свой норов собачий. Будешь ты у меня в город с своим хлебом прогуливаться. Сам покупать у тебя не буду и другим никому не велю.

— Можешь ты это завсегда сделать, коли господа бога не боишься. Только скостить я тебе ничего не скощу, а за три четверти по семи рублей не двадцать рублей выходит, а двадцать один. Ты мне их и давай.

— Ладно, ладно. Получи-ка поди.

— Еще рубль подавай.

— Ну это ты после приди, а теперь неравно обожжешься. Подходи, ребята, некогда мне с вами разговаривать. Нищую братию обделить еще нужно.

— Рубь, Иван Липатыч, давай. Деньги нужны, — пристает мужик.

— Приди с нищими вместе — два, может, получишь.

— Самому приведи бог, а мне мое подавай.

— Мне-то когда приведет, а ты-то уж клянчишь, музлан необузданный. Подходите, ребята, скорее, а то все деньги раздам, ждать вам придется.

— Нечего ждать-то — сейчас подавай, — пристает мужик с собачьим норовом.