Дверь оказалась незапертой. Я вошёл в сени, следом ворвались клубы морозного пара. Потоптался погромче, чтобы привлечь её внимание, и только потом, сильно робея, отворил дверь в комнату.
Она стояла прямо передо мной, маленькая, сухонькая, с чуть склонённой набок головой. В глазах - тихая печаль и смирение.
- Здравствуйте, бабушка, - просипел я и закашлялся - то ли от мороза, то ли от волнения.
Она узнала меня сразу.
- Прости, сынок, - едва слышно сказала она. - Я ведь грешным делом на тебя думала.
У меня внутри всё перевернулось. Если не скажу сейчас, то не скажу уже никогда. Собравшись с духом, я глухо произнёс:
- Это я, бабушка. Я сделал. - Язык не повернулся сказать "убил".
Взгляд её помутнел, она качнулась, но удержалась на ногах.
- Бог тебе судья, - вздохнула она.
Я пялился в пол, не в силах поднять на неё глаза.
- Куда же мне теперь, а? - выдавил из себя я. - Ведь оправдали меня...
Она долго молчала.
- Уходи, - наконец проговорила она тихо и, едва передвигая непослушными ногами, поплелась вглубь комнаты.
О, лучше бы она меня ударила!
Не помню, как я очутился во дворе. В голове стоял сплошной туман, мысли рассыпались, как сухой горох. Я бежал, не разбирая дороги. Бежал вон из города, в лес. К людям я вернуться не мог.
Очнулся в лесу. Мир казался чужим и холодным, как кусок льда. Было темно и тихо, лунный свет терялся в густых заснеженных кронах гигантских сосен, их стволы сухо трещали и стонали от боли. Мороз стал нестерпимым, я промёрз насквозь, пальцы ног онемели, щёк я уже не чувствовал.
Коченеет тело, костенеют конечности, стынет изнывшаяся душа. Вряд ли я отсюда выберусь. Да и некуда.
Я сел в сугроб и заплакал.