Руки у нее были теплые. Ногти - совершенны, как морские раковины. И нигде ни малейшего изъяна, ни единого шва. Он глядел на нее, и ему вспоминались слова, которые они так часто читали вместе в те счастливые дни: "О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные под кудрями твоими... Как лента алая губы твои, и уста твои любезны... Два соска твои как двойники молодой серны, пасущиеся между лилиями... Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе".[1]
- Джордж!
- Что? - Глаза у него были ледяные.
Ему захотелось поцеловать ее.
"...Мед и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана".
- Джордж!
Оглушительный шум в ушах. Комната перед глазами пошла ходуном.
- Да, да, сейчас, одну минуту... - Он затряс головой, чтобы вытряхнуть из нее шум.
"О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дочь княжеская! Округление бедер твоих как ожерелье, дело рук искусного художника..."
- Как им это удалось? - вскричал он.
Так быстро! За девять часов, пока он спал. Как это они - расплавили золото, укрепили тончайшие часовые пружинки, алмазы, блестки, конфетти, драгоценные рубины, жидкое серебро, медные проволочки? А ее волосы? Их спряли металлические насекомые? Нет, наверно, золотисто-желтое пламя залили в форму и дали ему затвердеть...
- Если ты будешь говорить об этом, я сейчас же уйду, - сказала она.
- Нет-нет, не уходи!
- Тогда ближе к делу, - холодно сказала она. - Ты хотел говорить со мной о Леонарде.
- Подожди, об этом немного позже.
- Нет, сейчас, - настаивала она.
В нем уже не было гнева. Все как будто смыло волной, когда он увидел ее. Он чувствовал себя гадким мальчишкой.
- Зачем ты пришел ко мне? - спросила она без улыбки.
- Прошу тебя...
- Нет, отвечай. Если насчет Леонарда, то ты же знаешь, что я люблю его.
- Замолчи! - Он зажал уши руками.
Она не унималась:
- Тебе отлично известно, что я сейчас все время с ним. Я теперь бываю с Леонардом там, где бывали мы с тобой. Помнишь лужайку на Монте-Верде? Мы с ним были там на прошлой неделе. Месяц назад мы летали в Афины, взяли с собой ящик шампанского.
Он облизал пересохшие губы.
- Ты не виновата, не виновата! - Он вскочил и схватил ее за руки. Ты только что появилась на свет, ты - не она. Виновата она, не ты. Ты совсем другая.
- Неправда, - сказала женщина. - Я и есть она. Я могу поступать только так, как она. Во мне нет ни грамма того, чего нет в ней. Практически мы с ней одно и то же.
- Но ты же не вела себя так, как она.
- Я вела себя именно так. Я целовала его.
- Ты не могла, ты только что родилась!
- Да, но из ее прошлого и из твоей памяти.
- Послушай, - умолял он, тряся ее, пытаясь заставить себя слушать, может быть, можно... Может быть, можно... ну, заплатить больше денег? И увезти тебя отсюда? Мы улетим в Париж, в Стокгольм, куда хочешь!
Она рассмеялась.
- Куклы не продаются. Их дают только напрокат.
- Но у меня есть деньги!
- Это уже пробовали, давным-давно. Нельзя. От этого люди сходят с ума. Даже то, что делается, незаконно, ты же знаешь. Мы существуем потому, что власти смотрят на нас сквозь пальцы.
- Кэти, я хочу одного - быть с тобой.
- Это невозможно - ведь я та же самая Кэти, вся до последней клетки. А потом, мы остерегаемся конкуренции. Кукол не разрешается вывозить из здания фирмы: при вскрытии могут разгадать наши секреты. И хватит об этом. Я же предупреждала тебя: об этом говорить не надо. Уничтожишь иллюзию. Уходя, будешь чувствовать себя неудовлетворенным. Ты ведь заплатил - так делай то, зачем пришел сюда.
- Но я не хочу убивать тебя.
- Часть твоего существа хочет. Ты просто подавляешь в себе это желание, не даешь ему прорваться.
Он вынул пистолет из кармана.
- Я старый дурак. Мне не надо было приходить сюда... Ты так прекрасна!
- Сегодня вечером я снова встречусь с Леонардом.
- Замолчи.
- Завтра утром мы улетаем в Париж.
- Ты слышала, что я сказал?
- А оттуда в Стокгольм. - Она весело рассмеялась и потрепала его по подбородку: - Вот так, мой толстячок.
Что-то зашевелилось в нем. Он побледнел. Он ясно понимал, что происходит: скрытый гнев, отвращение, ненависть пульсировали в нем, а тончайшие телепатические паутинки в феноменальном механизме ее головы улавливали эти сигналы смерти. Марионетка! Он сам и управлял ее телом с помощью невидимых нитей.
- Пухленький чудачок. А ведь когда-то был красив.
- Перестань!
- Ты старый, старый, а мне ведь только тридцать один год. Ах, Джордж, как же слеп ты был - работал, а я тем временем опять влюбилась... А Леонард просто прелесть, правда?
Он поднял пистолет, не глядя на нее.
- Кэти.
- "Голова его - чистое золото..." - прошептала она.
- Кэти, не надо! - крикнул он.
- "...Кудри его волнистые, черные, как ворон... Руки его - золотые кругляки, усаженные топазами!"
Откуда у нее эти слова песни песней? Они звучат в его мозгу - как же получается, что она их произносит?
- Кэти, не заставляй меня это делать!
- "Щеки его - цветник ароматный... - бормотала она, закрыв глаза и неслышно ступая по комнате. - Живот его - как изваяние из слоновой кости... Голени его - мраморные столбы..."
- Кэти! - взвизгнул он.