Наказание для продюсера

— И все же, я настаиваю продать мне мазь, — не оставляю надежды уговорить упрямицу.

— А ну, цыц! — цыкает на меня девчонка и рассерженно хмурит брови. — Кто тут врач и ангел во плоти? Я! Поэтому раздевайтесь! Честно слово, как… — кашлем заглушает слово, а потом продолжает: — …ломаетесь.

— Зато ты вон как быстро меня раздеваешь.

Хотя, я не против, чтобы все было наоборот.

— Ну, должен же кто-то в нашем тандеме быть решительнее? — невинно хлопает глазками.

И почему разговоры с ней всегда заставляют меня смеяться и улыбаться, как сумасшедший?

— И ты решила перетянуть на себя эту роль? — спрашиваю ее, забавляясь тем, какой важной она сейчас пытается казаться.

— Конечно!

— Ну, тогда я вынужден подчиниться, — стянув пиджак, начинаю медленно расстегивать пуговицы рубашки, под скучающий взгляд Рокси. Снимаю рубашку, встаю перед Ксюшей, дабы показать ей многочисленные ушибы.

Инна со своим папашей никак успокоиться не могут! Неделю назад подослали ко мне наемников, которые отделали меня за приличные денежки. В тот день, как на зло, я отпустил охрану раньше времени, за что и поплатился. А потом вновь эта встреча, когда отец Инны разбил мне губы и оставил этот злосчастный синяк на скуле.

— Кто это вас так? — испуганно повторяет Рокси, рассматривая побитое тело. — Вас ногами, что ли били? Ох, черт! Он черный, — показывает на огромный синяк над бедром. — Вы были у врача?

— Нет, у меня же теперь личный врач, — подшучиваю над ней.

— Вы совсем? — возмущается Роксен. — Не были у врача? А вдруг там что-то сломано?

— Беспокоишься?

— Злюсь! — кричит она. — Как так можно? Быть таким беспечным… Это же ведь не шутки!

— Да успокойся ты, — перебиваю девушку, взяв ее руку в свою ладонь. — Это просто гематомы и они скоро пройдут, а с твоей мазью еще быстрее.

В действительности, я был у врача и ничего серьезного не повреждено, но мне приятно, как Рокси злится на меня, заботясь.

— Не могу я успокоиться! Может, к врачу поедем? — жалобно просит и даже включает взгляд милого котика, который ей удался, но я не собираюсь сдаваться.

— Поедем? — переспрашиваю, ухватившись за последнее слово во множественном числе.

— Ну да! Я с вами, чтобы быть уверенной, что все в порядке.

— С чего вдруг такая забота?

— Это не забота…. Просто я… не хочу… лишиться победы! Вы умрете, и конкурс отменят! Я не могу проиграть! — явно придумав причину на ходу, она обиженно выпячивает нижнюю губу. Этот жест превращает ее в милую куколку с пухлым ротиком, который так и хочется поцеловать.

— Так ли это, Ксюша? — уточняю я, задумчиво поднося ее руку к своим губам. — Уверена, что эта причина беспокоит тебя больше всего?

— Д-да, — отвечает она, заикаясь.

— Конкурс не отменится, если со мной что-то случится, — «утешаю» ее, целуя нежную кисть, от чего девчонка вздрагивает, а мое собственное тело чуть ли не взрывается от того, что я сделал то, о чем давно мечтал.

— Но…

— Никаких «но», глупышка, — ее зрачки увеличиваются от моего шепота, превращая огне-карие глазки в пожар накануне моего собственного конца света. — Обработаешь сама или продашь мазь?

Это надо прекратить! Златогорский, помни об Алисе! Помни о дочери. Прекрати уже мечтать об этой чужой красотке. Не твоя! Она никогда не будет твоей. Эта девочка принадлежит всем, но не тебе.

— Обработаю сама, — отвечает она, и я отпускаю ее, чтобы и самому отойти, ведь еще минута — и я накинусь на нее, словно дикий зверь. Разорву к чертям эту футболку и спортивные штаны, которые девчонка надевает каждый раз, когда я прихожу к ней.

— В начале спину, — командует она привычным тоном, а затем начинается мука для меня. И вовсе не от боли, а от того, как ее руки касаются моей спины.

Нежно, неторопливо, аккуратно и… слегка дрожа.

Каждое ее прикосновение превращается для меня в пытку. Личное наказание, когда хочется коснуться того, чего нельзя. Когда желаемое прямо перед тобой, но ты не можешь взять, потому что оно либо убьет, либо разрушит тебя.