Наказание и преступление. Люстрация судей по-Харьковски

Чуть позже, когда страсти немного улеглись, ситуация прояснилась. Все дело было в том, что пока Кулина компания занималась разгрузкой из Камаза, потом погрузкой в трактор, все-таки нашелся специально обученный гражданин в этой деревне Дивное, который вовремя сигнализировал куда надо о том, что в деревне готовиться переход. Но самое интересное это то, что он каким-то образом успел даже рассмотреть продукцию, которая имела форму драже, неодинакового размера, желто-кремового цвета, упакованную в картонные ящики по 13кг каждый. Этот агент таможенников не знал смысл слова написанного на ящиках: моноглицериды, а его воспаленная фантазия помогла ему додуматься предположить, что эти овальные таблеточки ничто иное как наркотик или какие-то экстази. Такое предположение было передано в контору, а там решили так: Камаз, наркотик это слагаемые серьезного наркотрафика, а значит придется иметь дело с серьезными контрабандистами, вооруженными и опасными. Отсюда и прием такой серьезный организовался. Оказывается чуть запоздав, через пять минут, за трактором подтянулся еще один такой УАЗик с отрядом СОБР.

Вот так, от страха столкнуться в неравном бою с серьезными боевиками наркоторговцев, кое у кого из бойцов СОБРа нервы и завибрировали.

Это не наркотик, осматривая чуть позже ящики в тракторном прицепе и их содержимое, сделал вывод один из оперов.

Откуда такая уверенность? спросил его другой.

5 тонн так много наркоты не бывает

Таким образом, одним махом накрылись медным тазом все Кулины планы и перспективы. О том чтобы откупиться на месте, что в Пашиных планах предполагалось в случае, если их все-таки тормознут в поле, не было и речи. Вернее речь была, и вся таможенная братия, которая присутствовала там на месте была очень даже не против разойтись тихо, но слух о наркотрафике поднял слишком большую волну, и теперь приходилось все делать официально и по закону.

А по закону участниками преступного деяния были двое: Куля М.П. и Куля П.М., причем Куля старший, кроме контрабанды обвинялся еще и в превышении служебных полномочий. Трактор и Нива были все-таки служебным транспортом. А это по совокупности могло тянуть на лишение свободы сроком от 5 до 8 лет.

Паша был в состоянии глубокого шока. Но основным рвущим его душу чувством было не осознание того, что он сильно попал: кроме того, что врядли теперь удастся удержать выгодный долгожданный контракт, так еще было не понятно чем рассчитываться с кредиторами, которые финансировали эту первую партию товара. Кстати, найти деньги на закупку товара Паше помог тоже отец, обратившись к своим знакомым бизнесменам из Луганска. Само понятие бизнесмен из Луганска в те времена для понимающих означало, что это специфические бизнесмены. От классических, общепринятых в цивилизованном мире они отличались многим. Ну например, при возникновении спорных вопросов между партнерами, или при возникновении форс-мажорных обстоятельств, Луганские бизнесмены в суд не шли. Они предпочитали достигать положительного итогового для себя результата в отношениях с контрагентами путем убедительных переговоров на встречах. Эти встречи назывались стрелками, и иногда на них приезжали с оружием, а иногда, как известно, это оружие пускалось в ход.

Но и не это терзало Пашу в тот момент. Ему было невыносимо видеть отца в наручниках. Человек, который всю свою жизнь прожил честно в рамках закона, с гордостью носивший звание члена Коммунистической партии, теперь определялся на нары, где параша и баланда. Это ни то что не вписывалось в понимание, а вызывало бурю возмущения в душе у Кули младшего. Он чувствовал себя очень виноватым перед отцом за то, что втянул его в эту ситуацию и в эту тюрьму. Он был зол на себя, и от букета чувств обиды, досады, стыда от собственной глупости и наивности, хотелось лезть на стену или провалиться под землю.

Да, это был сильнейший удар по Пашиному фрегату. Торпедируемый мощным зарядом и получив большую пробоину, он дал сильный крен, но еще не потонул.

Поместили их не в тюрьму, а в местное линейное отделение, а это все-таки не полноценное СИЗО, и даже потом, когда их на таблетке этапировали в Белгород, они сидели тоже в изоляторе линейного отделения при железной дороге, т.е. в помещении типа ИВС.

Через три-четыре дня пребывания в камере накал ситуации немного подостыл, терзания чуть притупились, и к Паше наконец вернулся аппетит, он смог впервые за все это время что-то поесть. Выяснилось, что с отцом можно было чуть-чуть пообщаться через вентиляционную систему. Не смотря на то, что он сидел во 2-й камере, а Паша в 8-й.

Двоечка, двоечка, ответь восьмерочке, так Паша вызывал батю, подтянувшись на руках к решетке вентиляционного окна.

Восьморочка, это двоечка, Пашка, сынок, у меня все хорошо, пренебрегая конспирацией отвечал батя. Как ты?

Нормально, не переживай за меня.

Но переживали конечно все, в том числе и мама, которая не дождалась своих мужиков домой в какой-то день.