Наказание и преступление. Люстрация судей по-Харьковски

По этому же принципу, не смотря на предвиденное обречение себя в будущем на новые мучительные страдания, Куля и сам имел маленькую, потаенную надежду на какую-то удачу, на хоть какое-то попущение его ситуации предстоящим приговором, а теперь в эти дни терпел тот прогнозируемый удар от очередной ее потери. Тут же новая волна родительских слез только подливала масла в огонь, бушующий в душе Кули, даже от предвиденных разумом страданий. В реальной жизни получилось так, что родительская уверенность в том, что их сын преступник, за долгое время ожидания приговора пошатнулось, но теперь, после такого тяжелого вердикта, укрепилась еще больше. Куля с нестерпимой болью в душе отмечал при встрече, после появления этого приговора, когда и отец, и мать приходили к нему по очереди в СИЗО, как они сильно и непомерно быстро оба постарели, как заметно страдания за него забирают у них и без того израсходованные уже жизненные силы. Без каких-либо пояснений сын чувствовал себя за все очень виноватым, и это раскаленным камнем давило на его сердце все сильнее. Жгучее, слезное чувство несправедливости за такую судьбу своих родителей, совершенно не заслуживающих такого горького бонуса к закату своей праведной жизни, весомо дополняло ту общую печальную картину его судьбы. Если честно, то вглядываясь в такую картину, Куле хотелось не просто плакать, а слезно и громко рыдать. Но и этого он не мог себе позволить, даже в качестве полезной в такой момент, эмоциональной разгрузки. Показав свои слезы родителям или даже жене, он показывал бы им свои страдания, заставляя их при этом, переживать еще больше, и рискуя окончательно добить их таким своим настроением. Показывать слезы в другое время, учитывая что в СИЗО человек находится постоянно на виду, означало показывать свою слабость окружающим, что в таком заведении, тоже было недопустимо. Но уже когда по телевизору, то ли в кино, то ли еще где-то затрагивали тему отношений ребенка и отца, Куля ничего с собой поделать не мог, слезы из глаз текли сами собой. Тема дочери оставалась для него самой тяжелой, и поэтому почти запретной. Он не мог долго говорить с ней по телефону, ему очень тяжело было говорить о ней с кем-то другим, он не позволял себе долго думать о ней, вспоминать былое, а тем более мечтать на эту тему и что-то планировать. Любая мысль в этой области приносила боль, напоминавшую удар большого молота по грудной клетке, такую же массивную, тяжелую и содрогающую.

Такой приговор, который своей жестокостью и беспредельной несправедливостью довел жизненную ситуацию до состояния, когда для Кули, любящего отца, тема о любимой дочурке становится запретной, даже в его мыслях, произвел какие-то тяжелообъяснимые и необратимые реакции, как в его жизни, так и в жизни всего его ближайшего окружения. По процессуальному кодексу приговор не набирал силы, если был обжалован в апелляционной инстанции в определенный срок, и теперь таким образом подвешивался до появления уже ее решения. Но не смотря на это все в Кулином окружении головой понимая, что это еще не конец, душой тем не менее, восприняли его как приговор окончательный, претерпев при этом каждый по своему какое-то качественное, на уровне химико-биологических процессов изменение внутри себя, кто-то в отношении к Куле, кто-то в отношении к жизни, а кто-то возможно во всех отношениях. Наверное каждый человек, в том числе и осужденный, под тяжестью такого приговора, даже на подсознательном уровне волей-неволей как-то пересматривал свои взгляды на свою настоящую жизнь и на свое будущее. Однозначно в жизни получалось так, что даже юридически невступивший в силу приговор, фактически для людей и их душ, силу уже имел и действовал, ломая по живому их судьбы, убеждая всех от имени Украины в своей зловещей лжи.

Уже сейчас, после пребывания всего каких-то трех лет в концентрационной гавани на переплавке, в поникшем, разобранном, разграбленном и раздавленном месиве, которое осталось от Кулиного фрегата, едва можно было узнать по внешним контурам когда-то живой, сильный и целеустремленный его лик.

Глава ХІ Именем Украины. Беспредел вступает в силу… и набирает оборотную динамику

Обжаловать приговор первой инстанции стороны судебного процесса имели право по закону в пятнадцатидневный срок. Застолбив в этот срок свое намерение апеллировать подачей короткой жалобы, осужденный получал право на не ограниченное по времени, в разумных пределах, очередное ознакомление с материалами дела. Ознакомившись и подготовившись более тщательно, фигурант имел право дополнить свою жалобу в развернутом и уточненном виде. Так работал механизм обжалования приговора.