Наказание (СИ)

Когда меня стали наказывать, ставя в угол, поначалу это была высшая мера семейного наказания, только потом пришлось придумывать повыше. Я ревела, упиралась, не хотела идти. Мучилась неимоверно, всё бы отдала, век десерта не ела, чтоб вырваться поскорее. Меня часто амнистировали:

- Видеть не могу, как ребёнок мучается!

А когда освобождали, слёзы мгновенно высыхали, и на душе становилось легко-легко. Я прыгала на одной ножке, смеялась, радость переполняла меня.

И после нескольких "стоек" я заинтересовалась: откуда же у обычного угла такие "волшебные" свойства? Там же нет никаких приспособлений, портящих жизнь, угол - это даже не чулан, где угнетает чувство запертости и спёртый воздух, здесь воздух тот же, что и во всей комнате. Мало того, меня стали учить прибираться дома, купили веничек и совочек. И когда я подметала в злополучном углу, то сперва с опаской туда приближалась, но ничего такого не замечала, плохо не становилось. Однажды нарочно подольше там повозилась - и ничего. Что же такое?

В общем, решила провести опыт. Когда меня не держали в виду взрослые, пошла и стала в тот же угол - сама. И стала ждать, что мне станет плохо. Так же, как и в случае принудительного наказания, водила глазками по обоям, но чувство вины в голове не возбуждала, не представляла себе, что напроказила - и вот наказана. Просто стояла и ждала, что будет. По-детски наивный, но поэтому "чистый" эксперимент.

И ничего не было! Вскоре стало поламывать тело, как у подвижного ребёнка - но так бывало всегда, когда приходилось стоять-сидеть-лежать тихо, это не тот эффект. Потом вдруг стало просто скучно - но и это не то. Я даже и не замечала этих неудобств, когда выстаивала по-настоящему, настолько велико было наказующее действие.

И где же сейчас оно?

Ну, я ничего не поняла и ушла из угла "несолоно сглатывавши" - то бишь, не расстроившись до слёз. Откуда на ребёнка сваливаются мучения и страдания? Обычное место в комнате, не очень комфортное, но ведь не стул с шипами, не зубоврачебное кресло и не чулан, где задыхаешься от пыли. Чудеса, да и только!

Самое интересное то, что когда меня потом ставили в тот же угол, я напрочь забывала об этом своём эксперименте и страдала, что называется, по новой. Только потом, отойдя от угла, и вообще - отойдя, вспоминала: что же это я, там же не страшно, сама проверяла. Опять проверю - ничего такого. Снова меня туда поставят - ой-ёй-ёй, пустите, я больше не буду-у!

А когда чуток подросла, то новые, более сильные наказания понадобились не столько потому, что угол "ослабел", сколько из-за того, что шалости мои стали посерьёзнее и вреда стали приносить поболее. И ещё потому, что надо же обозначить как-то взросление, какой-то контраст с детскостью потребно создать. "Когда ты была маленькой, и мы сажали тебя на горшок и ставили в угол..." - "Сейчас, когда ты большая и тебе нипочём лишение прогулки и непокупка новых джинсиков..." и всё такое.

Вот об этом я маме и рассказала.

Она поулыбалась понимающе и говорит:

- Но тогда ты за собой вины не чуяла, может, поэтому? А сейчас чувствуешь...

- И ещё как!

- Так вот пойди и проверь, как оно тебе там будет в таком состоянии.

Я пошла и встала добросовестно в тот самый уголок. Глухо. В том смысле, что в душе ничего не изменилось. Тогда я стала думать насильно, что какая вот нехорошая и потому должна тут отстоять от сих и до сих. Взбудораживать в себе чувство наказанной.

Но меня не покидало ощущение, что всё это не по-настоящему, понарошку, что это игра такая. Были у нас, девочек маленьких, такие игры, в которых мы считались, и кому-то случайно выпадало делать что-то не очень приятное. Случайно именно, а не наказанием за что-то, или, шире - вследствие каких-то намеренных действий. Тогда обязанность переносилась гораздо легче, чем когда налагалась "за дело", всё ведь понарошку, сегодня я, а завтра - ты, ну, и квиты.

Я думала, даже если бы мы играли жёстко и меня по жребию выпороли бы соучастницы, то и тогда бы не мучилась лишнего - и не потому что ручонки слабенькие, а потому что не со зла и не за дело.

Промучившись в углу из-за того, что не удаётся по-настоящему помучиться, я чуть не на коленях приползла обратно к маме:

- Мамочка, родненькая, ну, поставь меня в этот проклятущий заколдованный угол, умоляю!

- Не буду! - отрезала она. - И не проси больше. Из принципа не накажу теперь. - И, увидев моё расстроенное лицо, добавила помягче: - И тебе ведь это не поможет, дурочка! Будем обе чувствовать, что всё понарошку, ломаем комедию, угол снова и забастует.

И ведь верно сказала! Что же делать?

- Ну, хорошо, я вот подумаю и тебе перед сном поведаю.

И правда, села ко мне на край кровати, как всегда перед сном, одеяло там поправить, поцеловать и всё такое. Я напомнила о наказании, уклонившись от поцелуя.

- А помнишь, как мы в цирк ходили?