Наказать и дать умереть

– Или с кем-нибудь?

– Нет… – Я замялся. – Не один. Я был со знакомой, точнее, встретил знакомую там.

– Ага… – протянула она и посмотрела на меня с подозрением. – Я слышала, вы с кем-то встретились в холле отеля или на улице.

– Да… вероятно, так и было, – пробормотал я, понимая, в каком дурацком положении оказался.

– Я его знаю? – допытывалась Эва. – Это какая-нибудь знаменитость, да? Ведь вы же знакомы с Томми Санделлем?

– Не думаю, – покачал головой я. – Да и насчет Санделля вы сильно преувеличиваете.

– Да, в конце концов, это не мое дело, с кем вы были в «Бастарде», – улыбнулась она и вышла на улицу.

Я проклинал себя, провожая ее глазами. Отчасти потому, что понятия не имел, что отвечать, если она еще раз спросит, с кем я был в «Бастарде». Отчасти потому, что не мог оторвать глаз от ее великолепно сидящих джинсов.

Кроме того, мне не давал покоя предмет, спрятанный в гитарном футляре.

Поскольку была суббота, рассчитывать на экстренный номер газеты не приходилось. Да и Томми Санделль не бог весть какая знаменитость. В конце концов, он даже не умер. Где бы он там ни пел – в «Бинголотто» или «Так звучит!»[14], – он не тянет на суперзвезду, не те профессиональные достоинства. Тем не менее фраза «известный шведский рок-певец» всегда смотрится в газетных заголовках, даже если Санделль считает себя блюзовым исполнителем или художником.

А ту, кто лежал рядом с ним, не знает и сам Санделль. Я, конечно, упомянул ее, но не более.

В двадцать минут десятого очередной номер выложили в Интернете.

В самом верху – фотографии полицейских машин и оцепления вокруг «Мэстера Юхана». Ночные снимки получаются особенно драматичными. Синие огни расплываются в пронизывающие темноту пятна. Не поймешь, то ли Нью-Йорк, то ли Мальмё.

После полудня еще несколько газет опубликовали свои истории о музыканте и мертвой женщине. Но ни одна из них не стоила и строчки моей. Ведь это я был там с самого начала. Всем остальным, даже ТТ[15], приходилось довольствоваться интервью с пресс-секретарем полиции, то и дело на разные лады повторявшим: «Без комментариев». Они не упомянули даже имени Томми Санделля.

Примерно тогда и появился веб-гном с камерой, чтобы взять у меня интервью для газетного сайта. Ночной ливень к тому времени прекратился, над нами сияло голубое небо.

Я по такому случаю принял душ, переоделся, убрал пластырь с переносицы и вынул из ноздрей ватные тампоны.

Однако нос был по-прежнему красным и припухшим, да и пластырь на брови я оставил. Медсестра в маске не велела мне снимать его в течение двух дней.

Гном оказался бывшим пишущим репортером, как и я, потерял веру в будущее печатного слова. Он не умел обращаться с камерой, и нам несколько раз приходилось начинать заново, потому что он забывал нажать ту или иную кнопку.

Тем не менее в четверть третьего я лицезрел себя на экране веб-плеера. В кадре я стоял возле «Мэстера Юхана» и рассказывал о случившемся. Я умолчал, кто именно нашел труп в постели Санделля, эту новость решили приберечь для завтрашней бумажной версии газеты. Материал должен стать гвоздем воскресного номера, более объемного, чем обычно.

Первую эсэмэску я получил от Карла-Эрика Юханссона.

Что с твоим носом? – спрашивал он.

Потом один за другим всплывали репортеры из газет и телеканалов, а я сидел в номере и писал о том, как встретился в «Бастарде» с Томми Санделлем и как потом обнаружил его в постели с мертвой женщиной.

К тому времени, когда Карл-Эрик окончательно проснулся, мы в редколлегии уже решили, что опубликуем материал с именами в воскресном номере. Я говорю «мы» по привычке. На самом деле с журналистикой я завязал, но так легко снова угодить в привычную колею! После недолгих препирательств ко мне приехал человек из редакции с двадцатью пятью тысячами крон за первую статью. За каждую последующую мне обещали от двенадцати до пятнадцати тысяч, в зависимости от того, насколько эксклюзивной и сенсационной она окажется. Я принял их условия, работа с веб-гномом также была включена в соглашение.

Воскресенье – плохой день для газетчиков в Мальмё.

Побродив по городу и убедившись, что киоски, где обычно продают утреннюю прессу, еще не открылись, я отправился на железнодорожный вокзал. Он очень изменился по сравнению с тем, каким я знал его в детстве: теперь большинство поездов останавливались под землей, а газеты продавали в так называемом стеклянном зале.

Разумеется, можно прочитать номер и в Интернете, но я привык доверять лишь тому, что ощущаю физически, например листу бумаги в руках. В этом смысле я старомоден.

Мой материал был гвоздем номера. Совсем как несколько лет тому назад.

Четыре страницы с моим текстом и моими снимками, которые выглядели несколько размытыми в печатном варианте, а также две дополнительные полосы о Томми Санделле и его карьере.

О мертвой женщине упоминалось лишь вскользь, никто ведь не знал, кто она и как оказалась в гостиничном номере.