Нахимов

Надо заметить, матросы редко соглашались уходить в госпиталь, просили оказать им помощь и оставить на позициях. Если вспомнить описания госпиталей в начале осады, их можно понять. Но за время обороны многое изменилось в лучшую сторону.

Записная книжка Нахимова полна заметок, рядом с каждой записью стоит значок «=», означавший «сделано». Попросили медики лодку — появилась запись: «Шлюпку в распоряжение сестры милосердия», жаловались на плохое качество воды — «Колодцы очистить и осмотреть, как в южной, так и в городской»; «Поручить Ловягину осмотреть колодцы»; не хватало лекарств — «Пирогову или Гюббенету освидетельствовать или проверить аптеки»; нужна кипячёная вода — «Чайники для раненых».

По весне появились чесотка и цинга, а в книжке Нахимова — новые записи: «Сказать Васильчикову, чтобы осматривали, когда есть чесоточные и цинготные — нет медика на отделении». После посещений госпиталей отдавались приказы: «Об устройстве бань для личного состава», «О снабжении личного состава сушёной зеленью», «О запрещении пользоваться нелужёной посудой»; объявление выговора офицеру за выдачу его команде всего по одной рубахе. Нахимов знал по опыту морской службы: лучшие средства для борьбы с чесоткой и цингой — опрятность, чистота и хорошее питание.

«Нахимов теперь сидит также дома, в городе, нездоров, но здесь все, и именно морские, говорят о нём, как он того заслуживает, — с уважением», — писал Пирогов жене. До начала января 1855 года Нахимов жил на корабле, потом простудился и переехал в город. Когда заболел сам Пирогов, Нахимов прислал ему из библиотеки «много разных книг». Виделись они часто, обсуждали новости из Петербурга, смеялись, читая письмо общего друга В. Даля, который подобрал для севастопольцев знатную русскую поговорку: «Наши кишки тонкия, да долгия, хоть жилимся, да тянемся».

Особой заботой Нахимова была помощь раненым. Доктор Гюббенет вспоминал, как в госпиталях ему случалось видеть у раненых офицеров разного рода лакомства, иногда труднодоступные в осаждённом городе. На расспросы доктора ответ всегда был один: «Прислал Нахимов!» Когда весной 1855 года Тотлебен был ранен штуцерной пулей в бедро, Нахимов отправил ему подушки и варенье, каждый день справлялся о его самочувствии и присылал прекрасные крымские левкои. Своего раненого адъютанта Шкота он приказал перевезти на Северную сторону и передал на личное попечение Пирогова. Командира батареи лейтенанта Ф. Титова после ранения Нахимов взял к себе домой и сам ухаживал за ним, так что его квартира тоже превратилась в лазарет, «...при тяжком бремени должностных занятий, под самым градом бомб, герой наш находил время повиноваться благородным побуждениям своего нежного сердца!» — не уставал повторять Гюббенет³⁴⁵.

Помогал Нахимов и семьям раненых и убитых, для чего вместе с Г. И. Бутаковым создал комитет, в который поступали пожертвования. Практически всё своё жалованье — 2208 рублей серебром в год — он, по свидетельству адъютантов, раздавал нуждающимся.

«Сегодня, — писал великому князю Константину Николаевичу из Севастополя чиновник особых поручений Б. П. Мансуров, — я присутствовал [при том], как к вицеадмиралу Нахимову по его приказанию приводили жену матроса... Войцеха Сойки, молоденькую и, кажется, беременную женщину, которой бомба оторвала правую ногу; она благополучно выздоровела и уже ходит на костылях». Нахимов приказал перевести её мужа в Николаев, «собрал им до 80 руб[лей] сер[ебром] и сам напутствовал их наставлением и благословением в дорогу. Отрадно было видеть выражение глаз Войцеха Сойки и жены его, когда они прощались с Павлом Степановичем, оба они совершенно покойны насчёт своей участи»³⁴⁶.

Нахимов, как и Пирогов, считал, что ежедневно обстреливаемый город — не лучшее место для госпиталей, поэтому предлагал оставить в Севастополе лишь перевязочные пункты, а госпитали переводить по возможности в Николаев. Туда же он пытался эвакуировать и женщин, особенно по весне, когда сильные обстрелы возобновились.

Как случилось, что женщины и дети остались в городе? Кто-то из жительниц Севастополя не мог уехать из-за болезни детей, некоторые были на сносях, а кому-то и ехать было некуда. К тому же никто не был готов к печальному итогу сражения на Альме и стремительному отступлению армии в сентябре. Флаг-офицер Корнилова князь Барятинский вспоминал, как в день первой бомбардировки в центре города, на Екатерининской улице, услышал женские голоса — это были жёны адмиралов Новосильского и Панфилова. Дамы остановили князя, чтобы спросить совета: как им следует поступить, если начнётся штурм города, — спрятаться в подвале дома или остаться наверху? Князь затруднился с ответом и поскакал выполнять срочное поручение Корнилова.