Накопление капитала

Родбертус роет глубже, чем Кирхман. Он ищет корень зла в самых основах общественной организации и объявляет ожесточенную войну господствующей фритрэдерской школе. Правда, он выступает не против системы беспрепятственного товарного обращения или свободы промыслов, которые он целиком принимает, а против манчестерства, против laissez faire во внутренних социальных отношениях хозяйства. В его время период бури и натиска классической экономии уже сменился господством беззастенчивой апологетики, которая нашла свое удачнейшее выражение в сказочном вульгаризаторе и идоле всех филистеров — в Фредерике Бастиа с его «гармониями», вскоре начали свирепствовать и разные Шульцы, эти жалкие и бледные немецкие копии французского пророка «гармонии». Против этих беззастенчивых коммивояжеров свободной торговли Родбертус и направил свою критику: «Пять шестых нации, — восклицает он в своем „Первом социальном письме“ к Кирхману (в 1850 г.), — до сих пор не только лишены большинства благодеяний цивилизации, благодаря незначительности своего дохода, но время от времени им приходится переживать самые страшные вторжения настоящей нищеты, под вечной угрозой которой они постоянно находятся. И тем не менее они являются творцами всего общественного богатства. Их труд начинается с восходом солнца и кончается с его заходом, он длится вплоть до ночи. И никакое усилие не в состоянии изменить этой участи. Не будучи в состоянии повысить свой доход, они теряют даже тот остаток времени, который мог бы служить их духовному развитию. Мы готовы принять, что прогресс цивилизации до сих пор нуждается как в пьедестале в столь многих страданиях. Но вот неожиданно открывается возможность изменить эту печальную необходимость, она открывается благодаря ряду изумительнейших изобретений, более чем в сто раз умножающих рабочую силу человека. Национальное богатство — национальное имущество в отношении к населению растет благодаря этому в возрастающей прогрессии. Я спрашиваю: может ли быть более естественный вывод, более справедливое требование, нежели то, что и создатели этого старого и нового богатства должны иметь какую-нибудь выгоду от этого роста? Их доход должен увеличиться, или должно сократиться время их труда, или все большее и большее число их членов должно переходить в ряды тех счастливцев, которые имеют преимущественное право срывать плоды труда! Но государственное хозяйство, или лучше народное хозяйство, оказалось в состоянии осуществить только нечто противоположное всему этому. В то время как национальное богатство растет, растет и обеднение тех классов. Приходится даже издавать специальные законы против удлинения рабочего времени, число людей, принадлежащих к рабочим классам, увеличивается в конце концов быстрее, нежели остальные классы. Но этого еще недостаточно! В сотни раз возросшая рабочая сила, которая не могла облегчить положение пяти шестых нации, периодически становится ужасом и для остальной шестой нации, а благодаря этому и для всего общества». «Итак, какие противоречия в особенности в хозяйственной области! И какие противоречия вообще в области общественной! Общественное богатство растет, а спутником этого роста является рост нищеты. Созидательные силы производительных средств растут, а результатом этого является их приостановка. Общественный строй требует, чтобы материальное положение рабочих классов было поставлено на одинаковую высоту с их политическим положением, а хозяйственный порядок отвечает на это еще более глубоким принижением. Общество нуждается в беспрепятственном развитии своего богатства, а нынешние руководители производства должны задерживать это развитие, чтобы не способствовать увеличению нищеты. Только в одном есть гармония! Извращенности такого порядка вещей соответствует извращенность господствующей части общества, извращенность, выражающаяся в том, что основания этого зла ищут там, где его нет. Тот эгоизм, который слишком часто облекается в костюм морали, усматривает причину пауперизма в пороках рабочих. На их мнимую притязательность и нехозяйственность взваливает он то, в чем повинны по отношению к рабочим могущественные факты. В тех случаях, когда нельзя уже не видеть их невиновности, создается теория „о необходимости бедности“. Без устали взывает он к рабочим: ora et labora, ставит им в обязанность воздержание и бережливость. В крайнем случае, к нужде рабочих присоединяются еще правонарушения принудительных сберегательных учреждений. Он не замечает, что слепая сила обращения превращает молитву о труде в проклятие вынужденной безработицы, что… бережливость есть невозможность или жестокость, наконец, что мораль всегда оставалась бесплодной в устах тех, о ком поэт сказал: „Тайком они пьют вино, а открыто проповедуют воду“»[169].