Наковальня

Она только что заметила пустой скафандр и шлем, не дающие закрыться внешней двери.

Габриел стоял на уступе за дверью шлюза. В двух метрах от его ног уступ кончался почти отвесным склоном двадцатиметровой высоты. И там же кончалось действие Икарова поля. На расстоянии вытянутой руки от края уступа притяжение Тора возрастало с одного до тридцати семи «g» — достаточный скачок, чтобы разорвать человека пополам.

А внизу лежало то, что большинство коренных жителей, рожденных на Торе, никогда не видели и никогда не увидят: поверхность Тора, Наковальня. Между ней и Габриелом не было ничего, кроме трех коротких шагов и тусклого мерцания Икарова поля. Он был так захвачен этим зрелищем, что, прежде чем успел понять это, шагнул к краю уступа и посмотрел вниз.

«Наковальня в глазах». Удачный термин, ибо Наковальня приковывает твой взгляд, удерживая его своим — настолько соблазнительным и настолько могучим, что ты можешь потеряться в ее черной поверхности и никогда уже не вернуться. Теперь землянин видел, что Наковальня и не черная, как он подумал сначала, и не серая, как он думал потом. Она подобна дегтярной пленке, с блестящими радугами, врезанными в поверхность. И повсюду неуловимые, манящие отблески.

Всего шаг.

И он мог бы стоять там. Касаясь ее…

Габриел отшатнулся во внезапном страхе, чувствуя как его потянуло вниз.

«Черт, — подумал он, — это уже… на грани глупости». Наковальня в глазах.

Оторвав взгляд от Наковальни, землянин осмотрел купол. Оттуда, где он стоял, из-за кривизны купола было видно не очень далеко. На миг Габриелу показалось, что он заметил Лазаруса вверху, справа, но, присмотревшись, он понял, что это шестиногий робот-чистильщик, точно такой же, как те чистильщики, которых он видел на крышах. Ничего другого не оставалось. Землянин глубоко вдохнул и полез вверх.

Хлоп! Хлоп! Его ладони крепко приклеились. Только теперь не было звуков, лишь слабая дрожь от удара пробежала по рукам.

Он подтянулся, превозмогая страшную боль в плече и пятке, натираемой ботинком скафандра.

Хлоп! Хлоп! Снаружи алмазоволоконный купол был непрозрачным, так что Габриел даже не мог посмотреть в парк, — одна только молочная радужность заполняла его поле зрения, на фоне которой его руки казались резко очерченными тенями.

Хлоп! Хлоп!

Он взбирался все выше, и выше, и выше. Хотя наклон постепенно уменьшался, к тому времени, когда поверхность достаточно выровнялась, чтобы ползти на четвереньках, а не подтягиваться, Габриел уже был в полубреду от изнеможения. Он понял, что не сможет вернуться. Если они захотят получить его обратно, им придется выйти и забрать его.

Если только «они» еще есть где-нибудь поблизости.

Поверхность купола была почти горизонтальной, когда Габриел наконец сообразил посмотреть вверх. И там была она, Кьяра. Во всем ее великолепии. Слой за слоем алмазоволоконных куполов, встающих как кучевые облака, горящих ярким внутренним светом и затмевающих усыпанное звездами небо. Рядом с ними даже огромный купол Рейнер-парка казался карликовым.

На вершине паркового купола Габриел разглядел темное пятно. Там, черным силуэтом на фоне яркого сияния Кьяры, стоял Лазарус Уайт, руки опущены, и смотрел вверх в позе почтения. Когда землянин поднялся на ноги, Уайт повернулся, словно услышал его. Хотя лица его было не видно за лицевой пластиной, Габриел узнал бы его по манере движения. В ушах Габриела раздалось потрескивание, и шлем наполнился звуком чужого дыхания.

— Ближе не подходи.

— Лазарус? — сдавленно спросил Габриел.

Голова Лазаруса в шлеме слегка наклонилась. Его зеркальная лицевая пластина поймала солнце и запылала огнем.

— Габриел Кайли. Добро пожаловать на свободу. Нет больше ни прутьев, ни оконных стекол. Не к чему прижимать твой нос.

Это свобода. — Он говорил почти радостно, и голос дрожал от едва сдерживаемого ликования. — Они тебя послали, да?

— Нет… они не посылали меня.

— Значит, ты пришел увидеть представление! — Лазарус снова повернулся к Кьяре и отсутствующе сказал: — Ну, теперь недолго ждать, недолго.

Габриел неуверенно шагнул вперед:

— Лазарус, ты этого не сделаешь.

В граненом смехе Лазаруса звучала насмешка.

— Да неужели? Ты проделал… весь этот путь сюда, наверх, чтобы сказать, что я этого не сделаю? Вопреки всем фактам? Следи за мной…

— Подожди! — Габриел пришел в отчаяние от визгливости в собственном голосе. — Подожди.

— О, все в порядке. Я определенно не спешу. Лазарус, казалось, улыбается.

Габриел искал слова — слова, которые могли бы значить что-то для этого человека, — но все, что вышло из его уст, было:

— Черт, Лазарус, почему? Я не верю, что ты действительно хочешь уничтожить все это! Все, все, что там есть?

— Почему нет? — возразил Лазарус, его голос стал далеким. — Это заберет боль… заберет… боль. Никаких больше голосов… только тишина.

Габриел еще раз шагнул вперед.

— Я сказал, не подходи! — резко остановил его Лазарус.

— Но там четыре миллиона человек.

— Жертвы, — равнодушно сказал Уайт. — Жертвы для лжи магнатов.

— Что? — Габриел запнулся от непонимания. — Они не жертвы; они — люди!