Наледь

Порой в его воображении возникали иные, соблазнительные, картины. Маленький домик с открытой верандой и крылечком в одну ступеньку, черепичная крыша нарядно украшена деревянным коньком в виде лошадиной головы, во дворе — колодец «журавль», к скромной невысокой липе подвязаны самодельные качели. У скрипучей калитки его встречает девушка Майя, пышная юбка шуршит на ветру, распущенные волосы в волнении трепещут — весь день ее прошел в ожидании: не идет ли милый? Вдруг и случилось чего? Но милый вот он, целехонек и здоров, несет ей в дар охапку полевых цветов. Нет, лучше нидерландских тюльпанов из оранжереи, а еще лучше — чайных роз… Все это теперь пустое. Девушка Майя умерла, и сам он помогал держать крышку ее гроба. Девушка Майя умерла — для него. Но мечта-то осталась! Осталась и ест душу.

Зачем он отказался от свидания с Гаврилюком? Зазнался, и гордыня взяла верх. Подумаешь, приоткрылась ему на мгновение истина и тут же, ехидно скалясь, юркнула в прежнюю темноту, оставив господина сторожа в сомнении. Пусть разговор с Анастасом ни к чему бы не привел, так хоть вежливости ради. Худой мир лучше доброй войны. Помыслить смешно, будто Яромиру дались ответы на все вопросы! Шутка ли сказать, выпало ему поговорить с самим Временем, уже без утайки, и что же? Дескать, не надобно. Вроде бы Гаврилюк милость ему предлагал, а Яромир с презрением отказывался. Вернуться назад с извинениями было невыносимо — опять змеедышащая гордыня поднимала голову. Да и поздно сие, наверное, — Гаврилюк молодец зело обидчивый, глядишь и схватится за ружье. Получить соль пониже спины вышло бы совсем унизительным.

Нюшки дома не было и в помине. Вот стерва, а еще обещалась дожидаться, слезы горькие роняючи! Все же на обеденном столе сыскалась записка. Содержание ее, короткое и грамотное мало, заключало в себе следующее:

«Побегла до чайной. Мотю потрепали, выручать надобно. Коли охота помогатся — бегте за мной. Анна К.».

Яромир, благо из одежды с себя успел разуть лишь калоши, не мешкая ни единой секунды, кинулся вдогонку. Не дай бог с Матреной беда! По своей воле ведь растравил «приблудных», ему и расхлебывать!

В «Эрмитаже» он застал, без преувеличения, настоящий конец света. Или, иными, не библейскими словами, пожар в бардаке во время наводнения. Двери были распахнуты настежь, у порога самоотверженно стоял насмерть дворник Мефодий Платонович, отбивался от наседавшего на него Гервасия остро заточенным колом. Как раз в момент прибытия господина сторожа отважный Мефодий потерпел сокрушительное поражение — воинствующий атаман «приблудных» хватил его по горбу стальной вешалкой.

— Мефодий Платонович, как же это вы? — Яромир не смог пробежать мимо, нагнулся участливо над бессознательным телом старшего дворника.

Мефодий неловко заворочался на истоптанном пороге, значит, повержен был не до конца и скоро очнется сам. Ничего, он мужчина крепкий, даром что культурный представитель. Яромир подхватил валявшееся неподалеку кайло — знак служебной власти Мефодия, подобно тому, как подручный упавшего знаменосца принимает боевой штандарт и несет его дальше в сражении. Так, с железным колом наперевес, господин заводской сторож и влетел внутрь разграбляемого помещения.

Мордобой был в самом своем разгаре. Помощник Кирюшка атаковал метлой народника Емельяна, хлестал наотмашь по физиономии, не давая тому приблизиться на расстояние удара. Емельян старался достать противника, замахиваясь с ругательствами пустой бадьей, — полумертвый, раздавленный в побоище, щуренок трепыхался поодаль, под перевернутым набок столом. С надсадной пронзительностью визжала Нюшка, прижатая к ажурной перегородке одним из близнецов «ларца», впервые в жизни мужские объятия не доставляли разгульной красотке удовольствия.

Нюшка царапалась острыми коготками, всерьез кусалась и норовила голой коленкой попасть обидчику в пах. Другой «ларечник» бестолково крутился по разгромленной зале, не зная, видимо, куда поспешать в первую очередь — на помощь народнику Емельяну или с насильственной целью к Матрениной сестре. Сама Матрена, в разодранном пополам платье и с кровоподтеком под глазом, тихонько и стыдливо выла, забившись в дальний угол при кухонном отделении. На нее никто не обращал внимания. Гервасий, расправившись с дворником, теперь вышибал, со злорадным упорством, одно витражное окно за другим острым концом захваченной вешалки — он-то и попался на пути господина сторожа.

— Ты чего? С глузду съехал? Ведь мы ж за тебя, а ты..? — в нелепом изумлении закричал предводитель «приблудной» шпаны, но до конца озвучить свою мысль не успел.