Налегке

— Кэл, давай… давай спалим дом… или убьем кого-нибудь! Выйдем на улицу и покричим «ура»! Впрочем, к чему это? Такого ведь не бывает.

— Это слепая жила! Миллионы стоит! Висячий бок — лежачий бок — зальбанд из глинозема — все точка в точку!

Он подбросил вверх свою шляпу и прокричал троекратное «ура», а я пустил все сомнения по ветру и заорал еще громче, чем он. Ибо я стал миллионером, и плевать я хотел на все приличия!

Но, пожалуй, мне следует кое-что разъяснить. «Слепая жила» — это такая жила, или залежь, которая не выходит на поверхность. Старатель не знает, где искать слепую жилу, но он часто натыкается на нее, когда прокладывает штольню или роет шахту. Хигби досконально изучил породу «Вольного Запада», и чем дольше он следил за новыми разработками, тем сильнее убеждался, что добываемая руда иного происхождения. И ему одному на всем прииске пришла мысль, что в шахте залегает слепая жила, о чем сами заправилы компании еще не подозревают. Он оказался прав. Спустившись в шахту, он увидел, что слепая жила, прорезающая пласт компании по диагонали, залегает отдельно от него, между четко очерченными слоями породы и глинозема. А значит, эта жила — общественная собственность. Обе жилы были так отчетливо видны, что любой старатель мог определить, какая из них принадлежит «Вольному Западу», а какая нет.

Мы рассудили, что хорошо бы заручиться крепкой поддержкой, и потому в тот же вечер привели к себе в хижину десятника и открыли ему нашу тайну. Хигби сказал:

— Мы вступим во владение этой жилой, сделаем заявку, получим право собственности и тогда запретим компании добывать нашу руду. Вы своим хозяевам ничем не поможете — да и никто не поможет. Я спущусь вместе с вами в шахту и докажу вам, что это без всяких сомнений слепая жила. Так вот — предлагаем вам войти с нами в долю и сделать заявку от лица всех троих. Что вы на это скажете?

Что мог сказать на это человек, которому нужно было только протянуть руку, чтобы завладеть богатством, и притом ничем не рискуя, никого не обижая и никак не пачкая свое доброе имя? Он мог только сказать: «Согласен».

В тот же вечер мы сделали заявку и еще до десяти часов ее по всем правилам занесли в регистрационную книгу. Владение наше было скромное — по двести футов на брата, итого шестьсот футов, — самое маленькое и самое слаженное предприятие во всей округе.

Всякий может догадаться, спали мы в ту ночь или нет. И Хигби и я в полночь легли в постель, но только для того, чтобы, не смыкая глаз, думать, мечтать, строить планы. Покосившаяся хижина с земляным полом превратилась в дворец, рваное серое одеяло — в крытый шелком пуховик, колченогие стулья и стол — в мебель красного дерева. Каждый раз, как новый предмет роскоши во всем блеске своем вспыхивал в моих грезах о будущем, меня крутило в постели или подбрасывало, как будто через меня пропускали электрический ток. Время от времени мы перебрасывались отрывочными возгласами.

— Когда ты уедешь домой, в Штаты? — спросил Хигби.

— Завтра! — выпалил я, два раза перевернувшись и садясь в постели. — Нет, не завтра, но самое позднее — через месяц.

— Мы поедем вместе, на одном пароходе.

— Отлично.

Пауза.

— На том, который отходит десятого?

— Да. Нет, первого.

— Ладно.

Снова пауза.

— Где ты думаешь поселиться? — спросил Хигби.

— В Сан-Франциско.

— И я.

Пауза.

— Слишком высоко, влезать трудно, — сказал Хигби.

— Куда?

— Да вот — Русская горка. Выстроить бы там домик!

— Влезать трудно? А экипаж на что?

— Верно. Я и позабыл.

Пауза.

— Кэл, а какой дом ты будешь строить?

— Я уже думал об этом. В три этажа, ну и чердак.

— Но какой?

— Еще не знаю. Кирпичный, пожалуй.

— Кирпич — гадость.

— Почему? А какой же, по-твоему?

— Фасад из темного песчаника, зеркальные окна до полу, бильярдная за столовой, статуи и картины, дорожки, обсаженные кустами, и лужайка в два акра, теплица, чугунная собака на парадном крыльце, серые в яблоках лошади, ландо и кучер с пером на шляпе!

— Ах, черт!

Долгая пауза.

— Кэл, когда ты поедешь в Европу?

— Не знаю, об этом я еще не думал. А ты когда?

— Весной.

— И на все лето?

— Все лето! Я на три года там останусь.

— Что? Ты не шутишь?

— Нисколько.

— Я тоже поеду.

— Почему же нет?

— А в какую страну ты поедешь?

— Во все страны. Во Францию, Англию, Германию, Испанию, Италию, Швейцарию, Сирию, Грецию, Палестину, Аравию, Персию, Египет. Всюду побываю.

— И я.

— Отлично.

— Вот будет прогулочка!

— Еще бы! Пятьдесят тысяч долларов потратим на это дело.

Опять долгая пауза.

— Хигби, мы должны мяснику шесть долларов, и он грозится, что в долг больше не…

— К черту мясника!

— Аминь.

Так прошло полночи. К трем часам мы потеряли всякую надежду заснуть и, встав с постели, до рассвета играли в криббедж и попыхивали трубками. Эту неделю обязанности повара исполнял я. Стряпня всегда претила мне, а теперь я просто ненавидел ее.