Наливайко

— О, пан Северин! Кого я, бедный еврей, вижу!..

— До сих пор бедный? Когда уж ты, пан Лейба, разбогатеешь? Э, брат, да ты сильный стал… А я, Лейба, скучал по тебе. Из разведки прибыл? Ну, рассказывай..

Чувствительный Лейба даже слезу смахнул. Потом, разведя руками перед старшинами и полуобернувшись к Шауле, заговорил:

— Разбой, дорогие братья, разбой и насилия идут по Украине!..

— Это известно, Лейба, рассказывай про войска.

— Нет, пан Матвей, тебе еще не все известно. Лейба… кое-что побольше знает… А о войсках вот что: я оставил их в Погребищах. Пан гетман отдал приказ оставить все тяжелое и гнаться за нами, чтоб не пустить в Белую Церковь. Левым берегом Роси направляются, вечером будут здесь.

— Сколько их?

— На пальцах не считал, пан Матвей. Но был бы я плохим разведчиком, если б не знал, сколько. Жолнеров у пана гетмана всего полторы тысячи кварцяных наберется, но все на конях, имеют самопалы немецкие. У Вишневецкого около четырех сотен злых, как янычары, казаков. С Вишневецким идут также несколько сотен Язловецкого, Собесского, Горностая. Еще пешие венгры В ерика с ними. Вот и все. Впереди сам гетман с конницей и казаками Вишневецкого. А в Погребите остались войска обоих Потоцких, Жебржидовского, старосты Гербурта. Еще и Богдан Огинский, кажись, направляется с литовским войском на помощь Жолкевскому. Вечером завяжется дело…

— Так, Лейба. С Жолкевским, значит, только полторы тысячи?

— Может, немного больше, пан Матвей. Но зато это отъявленнейшие живодеры, и гетман не препятствует им грабить и истязать крестьян и…

— И что, Лейба?

Лейба запнулся, будто язык прикусил. Так посмотрел на Шаулу, что Матвей Шаула почуял беду в этом взгляде. Рукою повернул к себе лицо Лейбы:

— Говори, Лейба!

— Все?

— Все говори… Дочка жива осталась?

— Померла…. Замучили. И дочь и мать замучили… Сам Жолкевский…

— Хватит, Лейба! — Шаула схватился обеими руками за голову. — Кровопийцы проклятые! — да так и рухнул, сокрушенный страшной вестью,

К возу в это время сквозь толпу народа горделиво подъезжал полковник войска сеченого и гетман казачий Григор Лобода. Рядом с ним на невысоким степном коне ехал полковник Сасько, а немного поодаль каневский полковник Кремлский и десятка два старшин Лободы. К ним приладился пеший сотник Заблудовский, завершая подчеркнуто пышный гетманский кортеж.

Лобода торжественно держал в левой руке гетманскую булаву, время от времени брал ее в правую и поднимал высоко над головою. Понимая этот жест, казаки Шаулы и Наливайко расступались, давая проезд чванливому гетману, но ни слова приветствия не раздалось в честь Лободы даже тогда, когда сотник Заблудовский несколько раз выкрикнул, поспешая за конями старшин:

— Слава пану Лободе! Славному рыцарю Лободе! Слава!

На возу было тесно, и дородный Лобода, с помощью Петро Шостака и Стаха Заблудовского взобравшийся, наконец, на воз, не задумываясь, столкнул с него несколько человек, стоявших с краю. Прежде всего Лобода подошел к Щауле, отеческой улыбкой одарил:

— Дай бог здоровья казаку-рыцарю Матвею Шауле! Что это за притча такая: молишься или плачешь, брат?:.

— Проклинаю, пан Ригоре…

— Кого, пан Матвей: непогоду лихую или долюшку злую, хе-хе-хе? Челом панам старшинам и всему рыцарству казачьему! — Потом, словно случайно, заметил Наливайко: — О, не пана ли Наливайко Северина вижу? Позволь поцеловаться, брат-казак…

Не ожидая ответа, смело подошел и, грубо оттолкнув Лейбу, крест-накрест расцеловался с Наливайко. Не выпуская руки Наливайко из своей, шутливо заметил:

— Сильнехонькая, молодая рука!

— Спасибо родителям, запарили на совесть. Да и у пана гетмана, не сглазить бы, ручка! — в том же тоне ответил Наливайко, зажав, как клещами, увесистую руку Лободы.

— Ге-ге-ге! Запарили родители? Годится, брат, против врагов наших?

— Годится, была б остра и крепка сабля… А пану Шауле, вишь, не ко времени страшную новость разведчики «сообщили.

— Знаю о ней, слухи такие ходят, да правда ли? Про нас тоже слухи разные распускают злые люди, на то и война.

Шаула поднялся с колен, подошел к Лободе и нехотя подал ему руку. Рука была горячая и заметно дрожала.

— Это не слух, пан Лобода, а злая правда… Слухи, правда, всякие бывают. Брешут, будто жена пана Лободы в лагере Жолкевского находится. Заложницей или союзницей?.. Или это только слухи, пан Лобода?

— Не об этом предстоит нам говорить на сегодняшнем круге, пан Шаула, — резко оборвал Лобода. — Известно и нам, паны старшины, что «пан гетман польный Станислав Жолкевский идет из Погребища ускоренным маршем под Белую Церковь, чтобы, нагнать пана Наливайко. Должно «быть, идет не для приятельской встречи с паном Северином… собственно, с войском нашим. Будем бой давать или послать к нему послов наших? Что скажет пан Северин? Как думает пан Матвей и все начальство казачье?

— А каково ваше мнение, пан полковник? — спросил Наливайко, умышленно обходя гетманский титул Лободы, который тот «носил в походе уж второй год.

— Не полковник, извините, а гетман. Пан Северин два года не был на Украине, сразу видно, ге-ге-ге!