Наложница фараона

Он снова смотрел как-то хмуро, настороженно и тревожно. Она снова пощупала лоб — жара почти не было. Сунула руку под одеяло, пощупала ноги. Ноги были теплые, хорошие.

— Скушаешь яйцо, Андреас? — спросила она.

Он согласился.

— Тогда отдохни пока, а я приготовлю.

Ее спокойный голос успокаивал его. Он закрыл глаза и немного подремал.

Мать принесла питье, яйцо всмятку и подогретый хлеб с маслом. Он хотел есть сам, но не имел сил удержать ложку. Мать покормила его. Теперь она очень опасалась, не будет ли опять рвоты и поноса. Но, конечно, не стала высказывать сыну свои опасения. После еды он снова уснул. На обед ему она решила приготовить легкий суп. Но до этого было еще много времени. Она села на стул у его кровати и стала прясть. Она иногда пряла пряжу на заказ для женщин, которые знали ее как хорошую прядильщицу еще когда она работала в мастерской. Андреас немного сердился на нее за это и говорил, что он зарабатывает достаточно для того, чтобы она могла не работать. Но она оправдывалась тем, что ей без работы скучно, и улыбалась ему.

Сейчас, сидя с прялкой у постели больного сына, она вспоминала эти свои разговоры с ним, и почувствовала вдруг тягостную, гнетущую тоску. Слезы так и полились из глаз. Она подумала, как это она прежде не расплакалась, и слез почти не было, будто она и не понимала, как тяжело болен Андреас. Но сейчас слезы принесли облегчение. Она пошла на кухню, вымыла лицо, после снова взялась за прялку. Теперь она думала о том, как заплатит лекарю из тех денег, что Андреас дал ей на провизию. Но если денег будет не хватать, придется взять из тех, что он держит в своей комнате. Она его попросит… И ведь у них совсем не припасено денег на черный день, все тратили, Андреас так любил покупать все красивое… Тут она испугалась и сдавила сердце эта тягостная тоска. Но как же это, почему она так думает о сыне, будто все в прошлом? Что же это?.. Она посмотрела на его уже измученное болезнью лицо. Но ведь жара почти уже нет. Ему ведь легче…

— Прости меня, миленький, — прошептала она.

Тут вдруг подумала, что ближе к вечеру, когда больной помочится, надо будет немного мочи отлить в склянку, чтобы лекарь мог посмотреть. Затем пришла мысль, что пора приготовить суп и покормить Андреаса. Будет ему полдник. А на обед не сварить ли ему куриное мясо на пару?.. И поноса и рвоты больше нет, это хорошо…

Она уже хотела встать и идти на кухню, но тут ей показалось, что сын сейчас откроет глаза, и она решила подождать. И правильно поступила. Прошло совсем немного времени и он очнулся от своей дремоты. Открыл глаза и снова посмотрел хмуро, замкнуто и тревожно.

— Голова не болит? — спросила она.

— Нет… — он говорил медленно и глухо. — Только слабость…

— Сейчас опять покормлю тебя, — она уже хотела снова идти на кухню, но сын остановил ее.

— Подожди… — он помолчал. Мать ждала, понимая, что ему, слабому, больному, трудно сосредоточиться.

Он снова заговорил.

— Топорик… — произнес он. — Мама… Помнишь?.. У нас есть… мясо разделывают… Я принес?..

Она не могла понять.

— Что, Андреас? Какое мясо? Я купила, вчера утром…

— Нет! — в голосе его слышалась капризность больного, измученного слабостью. — Нет!.. Топорик я принес?.. теперь… сейчас… принес?..

Она решила, что он бредит, мысли у него мешаются. Присела на край постели. Как же успокоить его?.. Между тем, у него и вправду мысли мешались. Он случайно взглянул на скатанную в углу постель, на которой мать спала ночью у его кровати.

— Это что?.. — заговорил он все так же прерывисто. — Не было…

Теперь она начала понимать, как он говорит. Нет, слава Богу, он не бредит.

— Это я ночью здесь спала, Андреас, чтобы возле тебя быть. Ты не сердишься?

— Нет… — он устало прикрыл глаза. — Тебе жестко… на полу… жесткий…

— Нет, нет, солнышко! Я плотный тюфяк взяла и одеяло толстое. Мне жестко не было. А когда я здесь, рядом с тобой, мне спокойнее. Ты уж не сердись на меня.

— Я не сержусь… — он не открывал глаза.

— Тебе ничего не нужно? — спросила она.

— Погоди… Топорик… Я принес топорик?.. Сегодня… я принес?

— Нет, Андреас, — отвечала она серьезно, пытаясь понять его. — Нет, Андреас, миленький, ты не приносил никакого топорика вчера…

— Сегодня утром… — нетерпеливо произнес он.

— Сегодня утром ты не вставал, не выходил никуда.

— Я вернулся утром…

— Нет! Вчера вечером… Без памяти упал у лестницы… Я тебя нашла; так забеспокоилась вдруг, вышла, а ты лежишь…

Она вздрогнула. Вчера она не испугалась, потому что спешила помочь сыну. И вот она как бы пережила этот непережитый страх сейчас; и сама удивлялась, как она могла вчера не дрожать, не плакать…

— Ты заболел, простудился сильно, — продолжала она. — Не надо было тебе идти к отцу в такой холод…

— Сегодня… утром… — изнуренно пробормотал он.

— Нет, нет, Андреас, клянусь тебе! — она поняла, что для него это почему-то важно. — Клянусь тебе, ты вчера вечером вернулся. Днем пошел к отцу, вечером вернулся. Упал у лестницы. И никакого топорика не приносил…

— А есть у нас такой топорик — мясо рубить?

— Есть, — мать закивала.

— Тогда… иди, посмотри, на месте ли он… Покажи мне…