Наложница огня и льда (СИ)

— И о чем же?

— Ты хочешь пойти на бал.

— Хочу, — призналась я. — Бал завтра вечером, а у меня завтра как раз последний день.

Опять небытие. Опять время, исчезнувшее за гранями мира живых. Опять пустота, в которой я растворялась, превращаясь в собственную тень. Знаю, отец защищает меня, оберегает от тех, кто может причинить мне вред, попытаться использовать меня или убить, но порой мне казалось, я ненавижу папу за это убогое существование. За то, что лишил меня нормальной жизни, отрезал от мира живых.

— Ты хочешь потратить свой последний день на это великосветское болото?

— Почему бы и нет?

— Мы можем поехать в театр.

— Мы уже были в театре. И в оперетте. И на концерте симфонического оркестра, где я благополучно заснула. Всякий раз у нас одна и та же культурная программа. Мне надоело, Кадиим. Я девушка, в конце концов, я хочу веселиться, танцевать и флиртовать с симпатичными кавалерами. Меня утомляет общество зачарованной прислуги и, уж прости, иногда мне хочется перемолвиться словечком с кем-то еще, кроме двухтысячелетнего духа.

— Твой отец не позволит…

— А мы ему не скажем. — Я прижалась теснее к боку спутника, поймала настороженный взгляд карих глаз, сомнение, ясно читающееся на лице немного смуглом, обветренном, серьезном. — Пожа-алуйста! Всего на часок-другой, а к полуночи вернемся, и папа ничего не заподозрит. Он сам мне сказал, что будет завтра занят весь вечер и приедет только к двенадцати. Ты же меня любишь, да?

— Люблю и потому не хочу, чтобы ты рисковала и подвергалась опасности, находясь в непосредственной близости от членов братства. Если они узнают…

— Они не узнают. Им даже в голову подобное не придет. Ты же их всех знаешь, просто покажешь сразу тех, к кому приближаться не надо, и я буду держаться подальше. Я не собираюсь прыгать у них перед носом, размахивать руками и кричать: «Вот она я!» Большой зал, куча гостей. Возможно, я даже не столкнусь ни разу ни с одним из них.

— Риск слишком велик и если твой отец узнает…

— Пожа-аалуйста!

— Веледа.

— Я уже много лет Веледа. И если вдруг папа и узнает, то что он сделает? Накажет меня?

Мой отец? Глупости какие! Папа слишком любит меня, чтобы наказывать за мелкие провинности. Поворчит немного, выговаривая за легкомыслие, но потом все равно простит.

— Он накажет меня, — возразил Кадиим.

— Как? Ударит бессмертного и по большей части бестелесного духа? Заточит обратно в кольцо? — Я передернула беззаботно плечами. — Другого хранителя и стража для меня он все равно не найдет. Тем более такого заботливого, надежного, любящего и доброго. В случае чего я ему все объясню и возьму вину на себя. Скажу, что я тебя заставила.

Кадиим покачал осуждающе черноволосой головой.

— Ты вьешь из меня веревки.

— Вовсе нет. Ну, быть может, совсем чуть-чуть. Значит, я могу пойти на бал?

— Я должен обдумать твою безрассудную затею.

— А я начну выбирать платье.

— Я еще не дал своего согласия.

— А я на всякий случай. У меня столько нарядов и совершенно некуда в них ходить, не говоря уже, что они успевают выйти из моды.

Впрочем, когда собираешься на маскарад, устаревший фасон значения совершенно не имеет.

Я улыбнулась мечтательно, перебирая мысленно свой гардероб.

Я поеду на бал.

* * *

Я поеду на бал.

Я заснула с этой фразой, волнующей, радостной, полной ожидания неизвестного еще чуда. Проснулась с нею же. Повторяла мысленно весь день и иногда, когда рядом никого не было, вслух. Навестивший меня с утра отец удивлялся счастливой моей улыбке, блеску в светлых зеленых глазах, румянцу на нежных щечках, но я отвечала просто — весна. Хотя за окнами небольшого дома, который отец снимал для меня, по-прежнему грязь и лужи, хмурое небо и голые ветви деревьев, безликие прохожие в темных одеждах и заляпанные бурыми пятнами экипажи.

Платье, сочетание пастельных тканей, льдисто-голубой и бежевой с рисунком из переплетающихся цветочных стеблей и бабочек. Пышная юбка на кринолине, с непривычки кажущаяся непомерно объемной. Тугой корсет, выгодно подчеркивающий мою небольшую грудь. Отороченные кружевом рукава до локтей я приспустила, обнажая полностью плечи, а перчатки выбрала обычные белые. Горничная уложила мои длинные золотистые волосы в элегантную прическу с кокетливо спускающимся на плечико локоном. Из украшений золотые серьги, цепочка с кулоном в виде розы — папин подарок, — и кольцо с непроницаемо-черным камнем. Кадиим сам завязал голубые ленты серебристой полумаски, помог мне надеть тяжелый, подбитый мехом плащ. В очередной уже раз качнул головой, не одобряя моей затеи, и с поклоном растворился, втянулся синеватой дымкой в камень на кольце.

И зря волнуется. Ничего со мной не случится.

Я поеду на бал. Нет, не так. Я еду на бал.