Наложница Властелина Черной Пустыни (СИ)

Нитари-лей — это было на языке пустыни вежливое обращение к женщине-нитарийке. Надо ли говорить, что за все это время я впервые услышала его в этой стране?

Потому мужчина мне стал интересен. Особенно после того, как женщина в черном склонилась перед ним.

— Я могу отказаться? Я устала с дороги.

Кажется, остолбенели все. И мужчина, и женщина. А я почувствовала кожей, как неуместна моя дерзость.

Вряд ли наложницы Властелина имеют право на отказ от ночи с ним. Даже если все болит после предыдущей, даже если грязна после дороги и растрясла все кости. Даже если…

— Что, если у меня женские недомогания? — Спросила я.

Мужчина даже не изменился в лице.

— Я проверю, — равнодушно сказал он.

— Ложь у нас карается очень жестоко, — сказала женщина. Кажется, глаза ее сверкнули.

Интересно, как карается?

Нет, впрочем, совсем не интересно.

Но снова в постель с Дари? Снова отвечать на его требования? Быть с ним против своей воли, быть его… даже не женой? Неужели это вся моя жизнь?

Интересно, кто этот мужчина? Говорят, в гаремах заведуют всем евнухи, но у евнухов не растет бороды. Неужели он настоящий мужчина и Властелин ему доверяет своих женщин?

Какие неуместные мысли.

— Отказываться нельзя, — наконец сказал бородатый. — Меня зовут Маур. Вы будете иметь дело со мной, пока Властелин не прикажет обратного. И наказывать вас тоже буду я.

— Как?

Вопрос вырвался сам собой. Все же мое любопытство неистребимо. И небезопасно.

— Узнаешь… — сказал он медленно и жестоко улыбнулся.

Так, что мне резко расхотелось узнавать.

И сопротивляться тоже.

— Хорошо, — я встала. — Ведите.

Маур оглядел меня с головы до ног.

— Переодеться не хочешь?

— Мне не во что, — вздохнула я. — Вообще. И мыться где тут я тоже не знаю.

— Отправим в купальню? — Спросил Маур у женщины.

Та задумалась.

— Не хочу отдавать ее в руки девиц пока, — призналась она наконец. — Испортят Властелину игрушку, а нам с тобой отвечать.

— Мне что — самому ее мыть? — Раздраженно рявкнул тот.

— Это тоже порча, — кивнула женщина.

— Тогда пусть моется сама, — отрезал Маур. — А ты приглядишь.

Он развернулся и вышел с твердой уверенностью, что они последуют за ним, и жесткие пальцы на локте намекнули мне, что выкрутиться не получится.

Под взглядами наложниц, собравшихся в общем зале, похожем на тот, что был на аукционе, только гораздо более роскошном, они прошествовали к дальним резным дверям, которые Маур распахнул и протянул руку, приглашая пройти. Захлопнул их и остался охранять снаружи.

Внутри купальни было множество ванн, в которых плескалась горячая вода, клубящаяся паром, а рядом стояли на полках баночки и флакончики, от количества которых кружилась голова.

— Я не буду тебя трогать, но ты должна сама окунуться в три воды, промыть волосы и тело, умастить их маслом и нанести краску на лицо, — сказала мне женщина, так и оставшаяся безымянной. — Раздевайся.

Как бы я ни стеснялась, но пришлось скинуть с себя порядком надоевшее за время пути платье, покрывало, давно лежащее на плечах и остаться совершенно голой.

В первую из ванн, с самой горячей водой я входила, шипя от боли, причиняемой кипятком. Зато чувство чистоты накрыло меня сразу. Кажется, раствор в ванне был мыльный.

Я тщательно промыла волосы и они снова стали светлыми.

— Все промывай. Все свои… места.

Я никогда еще не делала это под взглядом чужих людей, хотя однажды это делали со мной чужие люди. Пришлось даже отвернуться и залезть пальцами туда… куда скоро должен был попасть Дари.

Кроме смущения я не ощущала ничего. Никакого жара, который когда-то достал из меня Матир. Может быть, я не такая, как он говорил.

— Вторая купель.

Во второй вода была ледяная. Я аж вскрикнула, когда мне пришлось туда войти. Кожа сразу подтянулась и заскрипела от чистоты, а волосы стали жесткими.

— Третья.

Третья была мягкой, словно туда были добавлены бальзамы, пахла травами и молоком, и она умастила мое тело лучше, чем женщины перед моей первой ночью.

Женщина пока отбирала на полках флаконы и протягивала мне, командуя, что наносить на волосы, что на тело, на запястья отдельно, на живот отдельно, на грудь…

Глаза она накрасила мне сама, быстро и умело.

Подкрасила алым соски, пока я дрожала под ее пальцами. А под конец протянула янтарный флакон и сказала:

— Смажь себя.

— Где? — Наивно спросила я.

— Везде. Или повернись, я смажу.

— Нет!

Я отвернулась от нее, раскорячившись рядом со скамейкой белого мрамора и налив в ладонь масла, нанесла его внутрь себя. Отставила флакон.

— Еще не все, — скомандовали из-за спины.

— А куда… — и тут до меня дошло. — Нет!

— Да!

Это было еще унизительнее. Отклячив зад, пытаться залить масло через очень узкое отверстие под взглядом этой старой твари…

Кажется, она осталась удовлетворенной.

— Идем.

На выходе она накинула на меня полупрозрачную белую накидку и открыла потайную дверь. Хорошо, что не пришлось идти через гарем. Но и узкий коридор был достаточным испытанием. Я шла и чувствовала, как вытекает из меня масло, пачкая внутреннюю сторону бедер.