Наложницы. Гарем Каддафи

— В самом начале, — сказал он — у меня была вера, и я ничего не знал о всех его злодеяниях. Теперь, когда он мертв, к чему мне выражать личные сожаления? Я оставляю это для себя, глубоко спрятанным во мне. Самое главное — я защитил свою семью. Отныне я покоряюсь правосудию ливийского народа. Приму его вердикт. Даже если это будет смертный приговор.

Он встал, собираясь уходить, ожидая охранников, которые отведут его в камеру. И вдруг спохватился:

— Знаете, когда меня привезли в разгромленную войной Мисурату, я был ранен и потерял много крови, я даже был на грани смерти. Меня здесь лечили и относились ко мне с уважением. Я обязан это сказать. Я сплю на матрасе, который принес мне из дома директор тюрьмы. Он дал мне одежду. Я обнаружил, что получаю удовольствие от общения с людьми, которые сражались на стороне повстанцев, и нас связывают почти братские узы. Трогательно, не так ли?

7 Соучастники и вербовщики

Я возвращаюсь в Триполи, в этот странный, и современный и старомодный город, с запруженными дорогами, сбитый с толку, лишенный чувств, больше не знающий, чем он является. Возможно, в нем есть скрытый шарм. Конечно, на улочках старой мусульманской части города, окруженной стенами, можно найти рынки с воротами из резного дерева, дома оттоманской эпохи, роскошные мечети и тайные дворцы. Вероятно также, что в центральных кварталах прячутся прекрасные следы итальянской эпохи, а летними вечерами на просторной площади Мучеников могут бегать и играть детишки. Но этой зимой 2012 года, особенно влажной и холодной, меня совсем не трогало очарование этой странной столицы, расположенной вдоль Средиземного моря, и я даже не потрудилась повернуться к ней лицом.

Я ездила по городу на разваливающихся черно-белых такси, с разбитыми в осколки лобовыми стеклами, у которых часто не хватало одной двери. Но шоферу было наплевать на это. Лихо мчась по ухабистым дорогам, он брал штурмом пробки, игнорируя светофор и подпевая революционным песням, звучавшим по радио, и никогда не уточняя, известен ли ему адрес, который я указывала. «Yalla!» Поехали!

Он устраивал целый концерт при помощи клаксона, резко останавливался, чтобы спросить дорогу, возвращался и выкрикивал: «Спасибо Саркози!», с радостью обнаружив, что я — француженка. Я улыбалась, показывая пальцами победное V. Он уверял, что вмешательство НАТО в поддержку революции заслуживает вечной признательности. Это время было оптимистичным.

Однако для жителей Триполи зима оказалась суровой. Большинство государственных и частных строек были заморожены, в небо смотрели неподвижные краны, словно мрачные цапли. Многие экономические отрасли оказались полностью разрушены, в результате чего толпы безработных бродили по заваленным обломками улицам в поисках заработка, в ожидании лучших времен. Повстанцы не торопились покинуть бригады, ностальгируя по тем дням, которые их сплотили, до сих пор опьяненные победой, готовые биться с войсками противника, неуверенные в своем будущем, не в силах строить планы на ближайшее время. Недовольные голоса звучали все громче и громче, они критиковали отсутствие прозрачности новой власти, а именно Национального переходного совета, список членов которого до сих пор не был представлен народу, и указывали на плохую работу временного правительства. Они упоминали о сепаратистских поползновениях на востоке, о межплеменных конфликтах на юге, об очагах сопротивления сторонников Каддафи на западе. Но в Триполи, где бульдозеры сровняли с землей огромную стену Баб-аль-Азизии, чтобы однажды превратить эту территорию в просторный публичный парк, время было словно подвешено в воздухе. Город без компаса. А мои собеседники — в бегах.

Когда я звонила некоторым из тех, чьи контакты мне дали, первая реакция была похожа на панику: «Как вы узнали мое имя? От кого? Зачем? Я ничего не знаю об этом деле, вы слышите? Никогда не называйте меня! Вы не имеете права разрушать мою жизнь!» Иногда паника переходила в ярость, сопровождаемую угрозами. Иногда она успокаивалась. Нужно было объяснить, унять, уверить, пообещать секретность. Но сколько же встреч, о которых я договорилась с огромным трудом, было аннулировано, отложено на неопределенное время без каких бы то ни было объяснений! Один командир, который должен был меня отвезти к ключевому свидетелю, вдруг перестал отвечать по мобильному телефону. Мне сказали, что его перевезли в больницу, затем в другое учреждение в Тунисе, потом он умер. Может быть. Как я могу знать? Другой вдруг тоже отправился «в путешествие». Третий «плохо себя чувствовал». Я к такому не привыкла.