Наложницы ненависти

Одноглазый наморщил лоб, почесался и, наконец, вытащив из-за пазухи фляжечку виски, сделал большой глоток. Это помогло.

— Что-то я не пойму, чел, чего ты так хочешь купить Южный Форт? Неужели Гомори свернул в сторону?

— Да нет, прет прямо на вас.

Еще глоток заставил мозги фюрера работать с фантастической интенсивностью.

— Мля, я понял! Ты фумаешь, что сможешь убить эту тварь?!

— Опомнись, Кувалда! Кто я, а кто Гомори? Да он наступит на меня и не заметит!

— А я фумаю, чего это хитрый чел бабками сорит?! А его небось наняли!

— Как хочешь, — спокойно произнес Артем. — Я уезжаю.

— Куда уезжаешь?

— В Москву. — Наемник огляделся. — Иерархи Кадаф очень неприятная компания.

— И ты не буфешь его убивать?

— А зачем?

— И никто больше не буфет?

— Понятия не имею.

Кувалда нахмурился: хитрый чел явно замыслил что-то, но вот что? И как бы не прогадать?

— Но ты вефь знаешь, как убить Гомори?

— Возможно.

— Расскажи!

Артем удивленно поднял брови. Кувалда печально вздохнул, допил содержимое фляжки и поинтересовался:

— Сколько?

— Давай прикинем, — улыбнулся наемник. — Если Гомори доведет твой дом до состояния Павильона Обманщиц, его восстановление обойдется тебе по меньшей мере в полмиллиона. Я готов ограничиться половиной этой суммы.

— Это грабеж! — взвыл одноглазый.

— Тогда продай мне свою хибару за двадцать тысяч.

— А ты потом миллион захочешь, чтобы мы снова тута поселились.

— Сколько я захочу потом, неважно. Решать тебе.

— Гомори мимо пройфет, — попытался храбриться Кувалда.

— После того, как десятка Копыто замочила сотню мертвых демонов? Не думаю. Теперь гиперборейцы знают, чего от вас ожидать, и наверняка решат отомстить.

Когда нет выбора, волей-неволей приходится принимать правильные решения. Одноглазый жалобно посмотрел на наемника:

— Вымогатель!

— Ладно, — Артем поморщился, всем своим видом показывая, что решение дается ему с большим трудом, и предложил: — Платишь мне всего пятьдесят тысяч, но при этом даешь пятьдесят бойцов. Плюс я забираю останки Гомори. По рукам?

— По рукам, — угрюмо согласился фюрер.

— Тогда переводи деньги, — наемник похлопал одноглазого по татуированному плечу. — Иначе мы и шагу не сделаем.

* * *

— А почему ты решил, что Гомори будет громить Южный Форт? — поинтересовалась Инга, когда Артем вернулся в джип. — Судя по всему, великий магистр решил подержать этот отряд гиперборейцев в резерве, иначе их бы давным-давно перебросили в город.

— Я решил? — удивился наемник. — Солнышко, это Кувалда так решил и его кретины подданные, а я просто не стал их переубеждать. Я тоже считаю, что Гомори проедет мимо. Откуда ему знать, что здесь живут эти уроды?

Рыжая фыркнула:

— Тогда к чему этот балаган?

— Теперь у нас есть солдаты, — рассмеялся Артем, но тут же посерьезнел. — Значит, так, Инга, немедленно звони Биджару и сделай срочный заказ на следующие штучки…

Москва, Бородинский мост, 4 августа, суббота, 22:22

«Ненависть — это одиночество. Ненависть — это огонь, пожар, пылающий в глазах, безумный вулкан, управляемый железной волей. Ненависть испепеляет все вокруг, и нарушить этот закон невозможно: ненависть требует жертв. Пожар не живет без дров, вулкан умирает без лавы. Пожар должен пылать, иначе он сожжет сосуд, который наполняет. И нет благодати в том, чтобы быть сожженным собственной ненавистью. Кадаф склоняется перед тем, чей пожар виден издалека и отражается на звездах.

Он силен.

Он велик.

Он одинок.

Ненависть — это одиночество. Даже тот, в ком пылает такой же пожар, тот, кто может понять, тот, кто брат. Даже он не будет вместе с тобой — он будет рядом.

Ненависть — это одиночество».

ЧЕТВЕРТОЕ ОТКРОВЕНИЕ АЗАГ-ТОТА.