Нам демократия дала

Как забыли мы одно, самое простое что доводишься ты, князь, сватом Кончаку! Не обидит свата сват, и побег подстроит, и напишет кто-нибудь "Слово о полку".

x x x

Изрек Христос, осмеянный жестоко, что нет в моем отечестве пророка. Так даже с этим на Руси не гладко: пророки есть - с Отечеством накладка.

x x x

Вы, в разврате потонувшие, отойдите, потому что я не торгую звонкой лирою я чулками спекулирую!

x x x

Мне снятся сны, где все - как наяву: иду проспектом, что-то покупаю. На кой я черт, скажите, засыпаю и снова, получается, живу!

Я эту явь когда-нибудь взорву, но не за то, что тесно в ней и тошно, и даже не за подлость, а за то, что мне снятся сны, где все - как наяву.

УРОК АНАТОМИИ

Кормит мужа хорошо и много, никаких превратностей не ждет. Да, через желудок есть дорога. Рассказать, куда она ведет?

ЛИРИЧ. ДОВЕСОК

Счастье, выглянув едва, обернулось пьяным бредом. То ли предали слова, то ли я кого-то предал.

Цвета крови и чернил грязь и ржавчина в горниле. То ль кого похоронил, то ль меня похоронили.

Безнадежное зеро. Где же адская бумага, петушиное перо, опереточная шпага!..

Год любви любой ценой вот и все, о чем просил бы... Как ты выдуман, Хромой, беспощадно и красиво!

x x x

Мир сотворен. Границы отвердели. Который раз по счету сотворен? И, верно, не на будущей неделе очередной великий сдвиг времен.

И потому-то думается людям, что неизменен будничный уклад. И мы живем. И мы друг друга судим. И кто-то прав. И кто-то виноват.

Сумеем ли за малое мгновенье понять, что ни один из нас не прав, когда Господь для нового творенья смешает с глиной контуры держав!..

x x x

Бросьте, это не жестоко просто будет больше света. Потому сегодня столько ампутированных веток.

Потому не хмурьте лица, и потом - не в этом дело, ибо все должно ветвиться до известного предела.

И в раздвинутых преддверьях . изумленного апреля что вы, право, о деревьях? На себя бы посмотрели!

Запредельно, звонко, резво полоснет пила по ветви и морозные рассветы серебрят монету среза.

x x x

В южной местности гористой, на краю пустыни длинной рассказали гитаристу про старинные руины.

Рассказали и гортанным мертвым именем назвали. И ушел он по барханам к серым контурам развалин.

Брел по зыби золотистой просто так, из любопытства поглядеть и возвратиться. Поглядел - не возвратился.

Он нашел меж серых склепов, где кончался мертвый город, оловянный серый слепок с человеческого горла.

Там, в толпе цветасто-тесной, там, за белой толщей праха, кто-то пел не просто песню, кто-то пел не просто правду.

Значит, слово било в сердце, убивало, помыкало, раз одно осталось средство ковшик жидкого металла.

Но не знал палач усердный, запечатав глотку эту, что отлил в металле сером первый памятник поэту.

Нет ни имени, ни лика, в цепких пальцах легковерна оловянная отливка, отмыкающая песню...

Храмы рухнули. И ныне равнодушно смотрят горы; что осталось от твердыни? Оловянный слепок с горла.

От прославленной столицы слиток серого металла... Было страшно возвратиться, страшно было взять гитару

и начать, как начинали до тебя - отважно, скорбно, точно зная, что в финале оловянный слепок с горла.