Нам идти дальше

— Будь осторожен, Володя, — каждый раз напоминала Мария Александровна сыну, когда он утром уходил в город по делам. — У нас тут люто свирепствует охранка. У Зубатова, ее начальника, говорят, создан особый «летучий» отряд из наиболее опытных филеров. Берегись, прошу тебя.

Он целовал мать в щеку и уходил.

3

Над талыми просторами города несся гулкий колокольный перезвон.

По Тверской, далеко разбрызгивая грязь, катили лихачи на дутых шинах, в магазинных витринах лежали на продолговатых блюдах заливные поросята и громадные рыбы.

Цокали по булыжной мостовой казачьи лошади.

Третий Рим… Нет, скорее, колосс на глиняных ногах. Не одну Западную Европу лихорадит промышленный кризис. Уже и в России начался спад: закрываются заводы, рабочих массами увольняют, выгоняют за фабричные ворота. Это чувствовалось не только по газетам, которые Владимир Ильич усердно и жадно читал, но и по тому, что сам наблюдал на московских фабричных окраинах.

На каждом шагу можно было видеть самые достоверные подтверждения того, о чем он писал в своей последней книге.

Разоренная деревня валила в город. Но и здесь голодные рты не находили хлеба. Русский рабочий подвергался самой бесчеловечной эксплуатации, а за труд получал гроши.

Крохмаль оказался прав: в эти февральские дни к Владимиру Ильичу действительно приехал товарищ с юга. Его привела под вечер Анна. Перед Владимиром Ильичем предстал еще молодой мужчина с густой шевелюрой и курчавой бородкой — веселый смуглый южанин.

— Лалаянц! Исаак Христофорович! Сколько зим, сколько лет?

— Я, я! Только кличка моя теперь Колумб.

Владимир Ильич бывал рад каждой встрече с нелегальными «практиками». Так называли обычно тех, кто входил в местные социал-демократические комитеты. С радостью принял Владимир Ильич приезжего, тем более, что тот оказался давним знакомцем по Самаре, где одно время жила семья Ульяновых после Симбирска. Два года назад Лалаянц участвовал в подготовке первого съезда РСДРП. Теперь этот товарищ работал в екатеринославском подполье. Встреча была дружеской, теплой.

— Як вам с большим и ответственным поручением, — сказал Лалаянц. — Дело чрезвычайное.

— Какое? Рассказывайте.

— Намечается созыв в Смоленске очередного партийного съезда. И не позже лета этого года.

Владимир Ильич поднял брови:

— Вот как? Не рано ли?

— Почему рано? — сразу загорячился Лалаянц.

— Поговорим, обсудим, — спокойно ответил Владимир Ильич. — Вы сперва отдохните.

Он словно умышленно создавал атмосферу неторопливости. Приезжего угостили обедом, потом Владимир Ильич пригласил его в Московский Художественный театр. Смотрели «Возчика Геншеля» Гауптмана. Оба вернулись со спектакля довольные.

Был поздний час. Не спала одна Анна.

— Вы чайку хотите? — предложил Владимир Ильич Лалаянцу. Сестре он сказал: — Хорошо играли сегодня в Художественном. Молодцы, право!..

Анна удивилась. Какими разными были брат и гость днем, в первые минуты встречи. Сосредоточенному спокойствию Владимира Ильича резко противостояла нервозная торопливость Лалаянца. Сейчас приезжий был более сдержан.

— Будем разговаривать или отложим на завтра? — миролюбиво спросил он у Владимира Ильича.

— Как угодно…

— Так лучше завтра…

Гость уже как будто побаивался предстоящего разговора, уходил от него. Но на другое утро Владимир Ильич сам вызвал гостя на откровенность.

Сначала поговорили на общие темы. Больше рассказывал Лалаянц.

Кличка «Колумб» мало подходила к этому человеку. Правда, он много попутешествовал на своем веку. Энергичный, быстрый, он охотно брался за самые трудные дела, какие только бывают в революционном подполье, и в этом смысле вполне оправдывал имя смелого мореплавателя, которым его окрестили. Но внешне это был очень домашний человек — добродушный, улыбчивый, скромный.

Оба волжане, они прежде всего вспомнили берега родной реки. Не только стон раздается над ее просторами. Поднимается, растет народная силушка. Астрахань, Нижний, Саратов, Самара — каждый из этих волжских городов вносит что-то свое в революционное движение.

— Но и юг не отстает, — говорил с жаром Лалаянц. — Екатеринослав один чего стоит! Это же крупный промышленный центр! А Харьков, а Одесса, а Ростов, а Баку!..

О екатеринославском подполье Лалаянц рассказывал прямо-таки чудеса.

— Такого и в Питере нет, — клялся он.

Близость криворожской железной руды и донецкого угля способствовала бурному росту металлургических заводов на Екатеринославщине. Старый Днепр отразил в своих водах зарева громадных доменных печей. Густые дымные хвосты потянулись из труб чугуноплавильных и трубопрокатных заводов в заднепровские дали. И хоть люди знали, что работа в жарких цехах заводов хуже каторги, всё же шли сюда, а если работы не было, толкались у железных решеток ворот и каменных оград, готовые на все ради грошового заработка.

Владимир Ильич внимательно слушал рассказ Лалаянца о жизни и борьбе екатеринославских рабочих, о работе тамошнего социал-демократического комитета.

— У нас своя подпольная типография, газета!