Нам не узнать друг друга сразу

Неймарец вышел в центр довольно высокого зала, на миг как-то нерешительно застыл, и — вжик! Легкий шелест, и вот передо мной мощно вздымающиеся за спиной мужчины два больших карминово-красных крыла. В прошлый раз я так и не поняла, каково их функциональное устройство. Почему-то у нас с древнейших времен, воспринимая их ангелами, им приписывали какие-то птичьи аналоги, но нет, тут совсем другое. У них, как я помнила из справочника по расам, необычайно прочный кожный покров. Крылья были, судя по легкости и простоте сворачивания, из какого-то аналога нашего рогового вещества — гибкие, но необычайно прочные. А вот снаружи их покрывала непробиваемая неймарская кожа, но тут она была выраженного ярко-красного цвета. Так и у Гайяра, они сверкали размыто-алым, переливаясь каким-то перламутровым отсветом.

Зачарованно засмотревшись на эту красоту, я как-то совершенно не подумала о том, что это и эффективнейшее смертоносное оружие. Ударом крыла, при желании его владельца, можно было переломить хребет даже тарну, при условии, что он получит такой удар в твердой скелетной форме. Я молчала и, широко распахнув глаза, вглядывалась в невероятно красивые переливы игры света на его крыльях. Коснуться их хотелось неимоверно. Я даже не заметила, как сжала пальцы в кулак, стремясь сдержать порыв. Он — угроза для моего будущего! Нельзя поддаваться этому поверхностному очарованию. Нельзя! Я резко опустила голову, пытаясь изгнать из воображения картинки с этими прекрасными «дарами ветра». И тут по едва уловимому шелесту поняла, что он взлетел. Опять, не сдержавшись, бросила быстрый взгляд, да так и не смогла отвести глаз. В несколько сильных, размеренных взмахов Гайяр мгновенно пересекал зал и, совершив изящный вираж, разворачивался обратно. Как потрясающе, как свободно! Всегда мечтала тоже уметь летать, пусть и несколько в ином понимании, но… летать. Как, должно быть, прекрасно ощущать проносящийся мимо ветер, возможность безграничной свободы действий и невероятный простор выбора. Увы! Это не для меня. Но даже видеть, как это делает он, было завораживающим зрелищем, рождающим чувство общности, ликующей взаимосвязи. Чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, а из груди рвется стон отчаяния, резко отпрянула от стены и, рывком распахнув дверь, выскочила наружу, захлопнув дверь за собой и привалившись спиной к ней снаружи. Почему-то эти ощущения напомнили мне о семье.

— Рыжуха, что случилось? — Тревожный голос Ревуна вернул в реальность, заставив сосредоточиться и сквозь застилающие глаза слезы рассмотреть двоих соквадровцев.

Вздрогнув, сообразила, какое произвожу впечатление и где нахожусь.

— Все нормально. Так, что-то взгрустнулось, — быстро смахнув слезы рукой, кивнула подбородком на дверь сзади. — Покараульте, чтобы никто не заглядывал. Там Летун… разминается.

И, не оглядываясь на Громилу с Ревуном, как-то не очень обрадовавшихся моей просьбе, убежала в комнату, желая только одного: рухнуть лицом в подушку, с головой накрывшись одеялом. Ощущения и эмоции, вызванные полетом неймарца, всколыхнули воспоминания, казалось, давно похороненные под слоем пепла. В нашей семье была взаимосвязь, духовная общность, понимание. У меня было счастливое детство, заботливые и любящие родители, у них была я, крепкая семья и интересная работа. Ученые… Возможно, в чем-то Шейн-оган был прав — они одержимы. Одержимы своей целью, стремлением совершить прорыв, сделать новый шаг в развитии, стать лучше, совершеннее. И они не думают о зле, о каких-то побочных, параллельных путях использования своих открытий. Они просто, как дети, стремятся его совершить — неумолимо, не отступая в сторону и не пасуя перед преградами. Думал ли Сахаров о смертоносности своей водородной бомбы; полагала ли Темерецкая, что ее гелиотопливо, помимо перемещения в гиперпространстве, поможет уничтожать огромные космические объекты; предвидел ли Торогов, заключая от лица Земного союза первый договор об обмене технологиями с инопланетянами, что это приведет к такому скачку в сфере развития военных технологий?..

Как-то это необъяснимо, но неизбежно — в нашем мире любой прогресс всегда совмещен с чем-то в перспективе гибельным, если не напрямую, то косвенно. Почему? Возможно, прав был неймарец, когда говорил о том, что нашей расе не хватает более ответственного отношения к содеянному, какой-то на физиологическом уровне осознанности своих поступков. Но как разбудить, в масштабах расы, наш спящий мозг, как подтолкнуть землян к этому эволюционному скачку? Иначе так и будет продолжаться — наши ученые не остановятся, неймарцы и конфедерация не позволят им совершить желаемое. А страдать от этого будут такие, как я. Просто погибнуть в пламени суровых карателей или долго и безнадежно угасать, потеряв все… Зачем он опять появился в моей жизни, снова заставив испытать эту боль утраты, вновь осознать недосягаемость желанных перемен?..