Он останавливается и отходит в угол ринга, пытаясь отдышаться. Я в это время делаю глоток воды и возвращаюсь в центр.
— Она случайно забеременела. Хрен знает, как так вышло. Я предлагал денег на аборт, Алёна отказалась, уволилась и исчезла из моей жизни. Позвонила на шестом месяце беременности и сказала, что на сохранение попала. С тех пор я начал ей помогать. Мелкий родился три года назад. Костей назвали. Он смешной и на меня похож.
— Но Марина не в курсе?
— Упаси боже! Надеюсь, что ты ей не расскажешь… Глеб, ты вообще единственный человек на Земле, кто об этом знает. Я с Алёнкой больше не трахаюсь. Нас связывают исключительно родительские отношения.
— Я не лезу в чужое грязное бельё.
— Не сомневаюсь, — облегчённо вздыхает он. — Меня пугает даже не жена, а то, что узнает дочь.
И тут пропускаю удар я. Лёха попадает мне чётко в нос. Перед глазами меркнет, боль разносится по всему лицу.
— Ты в норме?
— Ага. Продолжаем.
Мы вновь начинаем кружить друг над другом словно коршуны.
— Ника… она у меня нежная и ранимая. Девочка-девочка. Видит мир исключительно в розовых тонах и, кажется, до сих пор верит в то, что Дед Мороз существует.
— Ты её недооцениваешь. Девочке двадцать, а не пять.
— Возможно, но ранить её мне не хочется больше всего на свете, — отвечает Крылов, тяжело дыша. — Я как лучше для неё хочу, а она наивно верит в любовь и прочую ерунду. Романа вон бросила из-за какого-то урода…
Второй удар приходится в ухо, и меня оглушает. Всё, что он рассказывает о дочери, априори вводит меня в неконтролируемый ступор. Какая уж тут концентрация...
— Почему сразу урода?
— Глеб, не лечи меня, а.
— Может, им хорошо вместе? Просто. Блядь. Хорошо. Вместе. А с Романом было иначе.
Крылов хочет что-то ответить, но в зал проходит Дмитрий Олегович, и мы останавливаемся. Он и правда за последние годы сильно сдал. От здорового стокилограммового дядьки не осталось и следа. Тело худощавое, голову украшает седина, а лицо — заметные морщины.
— О-о, какие люди! Без меня начали, парни? Не хотите почаёвничать у меня в подсобке?
За разговорами проходит не менее трёх часов. Тренер всё такой же отличный собеседник, шутник и балагур. Я словно возвращаюсь на двадцать лет назад: восхищаюсь им и, раскрыв рот, слушаю каждое его слово. А потом мы опять идём на ринг, только под его чутким руководством. В конце боя Лёха рассекает мне бровь, а я его нокаутирую.
— Ты куда дальше, Глебыч? Спешишь? — спрашивает меня Крылов в раздевалке. — Как насчёт посидеть у нас дома?
— «У нас» — это где?
— У нас с Маринкой, — смеётся Лёха. – Я когда сказал ей, что с тобой на спарринг еду, она предложила пригласить тебя в гости.
Сняв блокировку на телефоне, я проверяю, нет ли входящих звонков от Ники. Звонков нет, но есть эсэмэска:
«Глеб, после съёмки мчу домой на такси. Мама попросила помочь накрыть на стол, потому что у нас важный гость — ты :) На дачу сбежим после застолья. Я совру, что вместе с сокурсниками еду отдыхать в спа-комплекс».
Глава 27
Ника
«Нашёл в машине твои наушники. Могу привезти».
Пока я раздумываю, что ответить Ромке, меня отвлекает таксист. У него сломался навигатор, поэтому я указываю ему дорогу к дому. Чуть позже звонит мама и спрашивает, где меня носит, потому что гости уже переступили порог нашей квартиры, а меня всё нет.
Я ведь обещала помочь накрыть на стол. Могла отказаться, но в таком случае, она не отпустила бы меня на все выходные на дачу с Глебом. Знаю, что в двадцать лет многие девчонки уже замуж выходят и детей рожают, но мои родители всё ещё считают меня маленькой и несамостоятельной.
В ближайшем будущем я намерена это исправить. Например, сегодня мне заплатили деньги за работу — почти четверть от месячной аренды квартиры в центре города. Если так пойдёт и дальше, я смогу съехать уже через два месяца и доказать родителям, что вполне способна содержать себя сама. Главное, постоянно искать заказы и развивать свою страничку в Инстаграм.
— Ну наконец-то! — открывает дверь мама. — Я не успела привести себя в порядок.
— Я говорила, что у меня фотосъёмка.
Мама морщит лицо, потому что ей это неинтересно. Как и отец, она никогда не понимала моего увлечения фотографией, а теперешние заказы считает чем-то непостоянным и малоприбыльным. Куда лучше — научиться делать маникюр и покрытие гель-лаком, чтобы пока подрабатывать у неё в салоне.
— Ты можешь не медлить? — раздражается мама.
Я снимаю сапожки, вешаю куртку и осторожно опускаю на пол сумку со всеми необходимыми атрибутами фотографа и вещами, которые я заблаговременно приготовила для поездки на дачу.
— Отлично выглядишь, мам, — окидываю её с головы и до ног.
— Могла бы и лучше. Займись пока посудой, ладно?
Она убегает в спальню, а я иду на кухню и достаю из навесного шкафчика тарелки и бокалы. Стараюсь прогнать от себя тот рассказ бабушки, что в юности моей матери нравился Глеб, но сейчас он упрямо лезет мне в голову. Обычно перед гостями мама так не прихорашивается. Нет, конечно же, её заботит внешний вид, но, по моему скромному мнению, в вязаном платье маме тоже было неплохо.