Гораздо труднее, признаюсь, защищать правильность и логичность понижения полного ценза и одновременного автоматического понижения той доли ценза, которая даёт право мелким избирателям участвовать в избирательных съездах. Моё личное мнение таково, что люди малосостоятельные, малокультурные будут принимать мало участия и в работах земства, а развитые крестьяне-собственники отлично поведут земское дело. Но я не отрицаю, что та категория собственников, владеющих от одной десятой до одной двадцатой ценза, которые получили бы впервые избирательные права, составляет среду довольно тёмную. В одной лишь Волынской губернии число неграмотных в этой категории составляет около 50 процентов, в остальных число их превышает половину, а в Могилёвской достигает 70 процентов. Таким образом, струя, которая вливается в избирательные съезды, струя некультурная и, конечно, понизит общий образовательный уровень и культурность мелких избирателей.
Указывают ещё на одну опасность – на то, что при таком положении уполномоченные задавили бы полуцензовиков, так как, при полном цензе, число их составляло 45 процентов, а при пониженном цензе достигнет, кажется, 60 процентов. Но если существует такая опасность, то ведь её легко устранить тем способом, который был указан членом Государственного совета Д. И. Пихно*. Достаточно для этого, понизив земельный ценз вдвое, сохранить не менее 0,2 пониженного ценза, или, что то же, 0,1 правительственного для права участия в избирательных съездах.
Все приведённые данные доказывают, я думаю, что помимо польского элемента в Западном крае достаточно материала для того, чтобы создать совершенно работоспособное земство, по крайней мере не менее работоспособное, чем в наших восточных земских губерниях. Тут кстати будет сказать несколько слов о предложении, которое было сделано в речи графа С. Ю. Витте*, сводящемся к тому, чтобы в Западном крае применить не Положение 1890 года, а Положение 1864 года, что тем самым даст если не преобладающее, то почти равное значение крестьянству, то есть элементу русскому, православному, которому надо же, наконец, довериться. Таким образом, само собой, естественно, без всяких хитросплетений, без ограничения прав поляков, мы получим в Западном крае самостоятельное русское земство.
Я думаю, что это не совсем так. Член Государственного совета А. С. Стишинский* уже по этому вопросу дал некоторые объяснения, которые облегчают мою задачу. Я должен, так же как и он, указать, что и по Положению 1864 года существовали отдельные крестьянские курии, что по Положению 1890 года крестьяне получают около одной трети голосов в земских собраниях, по Положению 1864 года им было отведено около 40 процентов голосов, но в настоящее время крестьяне имеют ещё возможность проникнуть в гласные через избирательные съезды в качестве мелких землевладельцев. Таким образом, число крестьян и по Положению 1864 года, и по Положению 1890 года совершенно почти сходно.
Тут разница, господа, совершенно в другом, как и было уже указано. По Положению 1864 года крестьяне могли свободно избирать гласных, по Положению 1890 года губернатор утверждает гласных, избранных крестьянским сходом. Однако вам, вероятно, всем известно, что ныне благополучно царствующий Государь Император в 1906 году указом от 5 октября сравнял в этом отношении крестьян с другими сословиями. Они имеют одинаковые выборные права с другими сословиями. Я сам горячий сторонник привлечения крестьянского сословия к земским работам, но нахожу, что никакого особенного преобладающего значения одному сословию перед другим, особенно сословию менее культурному, придавать нельзя.
Мы ведь часто, господа, находимся во власти звуков, во власти исторических дат, которые применяются иногда огульно и неосторожно. Я повторяю, по Положению 1864 года никаких особых преимуществ против существующего положения крестьянству дано не было, не была даже допущена для них свобода соревнования с классами более интеллигентными. Один раз в истории России был употреблён такой приём, и государственный расчёт был построен на широких массах, без учёта их культурности, – при выборах в первую Государственную думу. Но карта эта, господа, была бита. Слушая красноречивые речи графа С. Ю. Витте и М. М. Ковалевского*, я представлял себе не только всем известный образ развитого, сметливого хохла-малоросса, но я вспоминал хорошо мне ведомого, симпатичного, но тёмного ещё крестьянина-белоруса или полещука, обитателя необозримого Полесья! И мне казались слишком ранними мечты о сопоставлении в будущем земском собрании добродушного белоруса-могилёвца с тонким, политически воспитанным польским магнатом!