Нам подскажет земля

— Знаю я… одну семью. Здесь живет. Семья как семья. Небольшая. Трое: отец, м-мать и… дочка, Галинка, ей пятнадцать лет. Отец работает… в милиции, на Старых промыслах. Мать домохозяйка, дочь учится. Живут неплохо. Но все они — сироты. Да, да, круглые сироты. Чтобы ты понял все хорошо, я расскажу по порядку.

Лет тринадцать назад у Галинки была родная мать. Жили они в другом месте, в селе. Отец мотался по району за бандитами, тогда, после войны, их развелось порядочно: трудное было время. Пришлось ему как-то вести дело о шайке крупных расхитителей. Выслеживая их, он всю ночь пролежал в снегу, а потом, сбившись с пути в глухую метель, провалился в прорубь. Ползком добрался до чужой избы. И слег в постель. Жена перевезла домой. Две недели лежал в бреду. И все это время, каждый день, в дом приходили какие-то хмурые, бородатые мужики, спрашивали: «Очухался твой-то аль нет?..» — и уходили, зло посматривая на постель, где бредил больной. А когда он пришел в себя, переслали записку: прекрати дело, не поскупимся. На следующий день пришел один, положил на стол пачку денег, спросил: «Хватит аль еще?» Больной с трудом пошевелил растрескавшимися тубами: «Плюнул бы я тебе в морду, да сил нету…»

Два дня никого не было. А потом снова пришел один из главарей, стал в дверях, подпирая папахой потолок избы, и предъявил ультиматум: «Ну, хочешь, разойдемся красиво, или…» Больной приподнялся на локте, сунул руку под подушку. «У-у, гад!» — заревел пришелец и, выхватив из-за спины топор, замахнулся. Жена ойкнула и бросилась навстречу. Удар пришелся ей. Она снопом упала на кровать мужа. Невероятным усилием воли больной вскочил с постели, сжимая в руках теплый наган. Он не стрелял в бандита, но уйти ему не дал…

Остался отец с двухлетней Галинкой. Три года жили вдвоем. А потом он женился второй раз и переехал в Грозный. Началась новая жизнь. Но как она не была похожа на прежнюю. Жена работать отказалась: буду воспитывать ребенка. Потом это ей надоело, бросила. Галинка целыми днями бродила без присмотра. Возвращаясь из командировок, отец несколько раз разыскивал ее у соседей. Жена жаловалась на дочь, втихомолку била ее. И он, не разобравшись, стегал ремнем Галинку, поддерживая авторитет новой матери. На сердце у девочки все плотнее ложились рубцы. Она ненавидела мачеху, злилась на отца, чувствовала себя сиротой. Так и росла — нервной, дикой, ожесточенной. А отцу некогда было присмотреться к своей семейной жизни: он по-прежнему не вылазил из командировок. Приезжал домой и опять слышал жалобы жены. Старался притерпеться к ним, но ничего не получалось. Избегая скандалов, пораньше уходил на работу и возвращался, когда все спали.

Шли годы. Галинка училась в школе. Коллектив потянул ее к себе, и она не расставалась с подругами, отдавая им весь жар своего пылкого детского сердца. У нее была своя жизнь, своя семья — школа.

Это вовсе развязало руки матери, но и теперь она работать не пошла. Жалобы не прекратились. Их стало-больше. Муж с болью в сердце выслушивал ее упреки: «Ты не умеешь содержать жену… Я не могу прилично-одеваться, чтобы пойти в театр… Почему тебе не дают повышения? Посмотри на соседей. Один был слесарем, стал инженером, другой начал продавцом в пивной, а сейчас уже директор базы. Посмотри на его жену… А ты только следователь, следователь, следователь. Вся жизнь у тебя — воры, спекулянты, бандиты. Когда это кончится? Я все силы отдала воспитанию твоей дочери, а где благодарность?..»

Жизнь стала невыносимой пыткой. Не хотелось возвращаться домой. Потянуло к дочери, единственному и родному существу. Но Галинка, не привыкшая к ласкам отца, как-то застыдилась. Дружбы не получалось, дочь спешила убежать к подругам, в школу. И отец почувствовал, что осиротел…

Закончив такой большой и неожиданный монолог, Гаевой надолго замолчал. Потом вдруг остановился, тронул Тимонина за локоть дрожащей рукой и, переходя на «вы», попросил:

— Дайте закурить…

— Пожалуйста.

Илья Андреевич взял протянутую папиросу, неумело размял ее и, держа между вытянутыми пальцами, долго прикуривал. Потом хватнул дыма и закашлялся.

«А ведь это он про себя рассказывал», — подумал Борис, глядя на седую прядь в смолистых волосах Гаевого.

— Чем же эта… — Тимонин хотел сказать «трагедия», но сдержался, — все это кончилось?

Гаевой не ответил. Он выбросил папиросу и, шагая к ближайшему дому, проговорил:

— Вот мы и пришли…

Глава 16 Пистолет на насыпи

Дважды звякнул станционный колокол. Шум на перроне усилился:

— До свиданья, ребята!

— Будь здоров, Костя. Пиши…

— Столице привет! Не потеряйся на фестивале.

— Приедешь в Сочи, доченька, телеграфируй. Отдыхай спокойно, в море не купайся, не дай бог, утонешь…

— Иван Григорьевич, постой. Черешни забыл… Возьми.

— Да что вы, друзья? Зачем?

— Бери, бери. В Москве-то, чай, нет еще…

— Не обижай мать, Колька, старшим остаешься.

— Есть сливочное мороженое!.. Эскимо в шоколаде!..

— Иде шестой вагон, милаи?..