Нам выходить на следующей

– Ты знаешь, она была чуточку похожа на тебя. Точнее, ты на нее, – продолжал Павел Георгиевич, не услышав Ларисиного замечания. – Она приехала в Москву из Архангельска. В потертом заячьем полушубке и с маленьким ребенком на руках. Мыкалась по квартирам дальних родственников. Пыталась на работу устроиться. Но без московской прописки ее никуда не брали. Работала на хлебозаводе. Ты знаешь, какое у нее самое любимое лакомство? До сих пор. Хлеб. Серый кирпич. Ты помнишь, был такой. Утром после смены она могла взять буханку горячего, с подгорелым верхом, хлеба. Половину съедала прямо по дороге домой. Я увидел ее в трамвае. Она сидела и отрывала дрожащими распаренными руками куски этого хлеба. И ела с таким аппетитом, что у меня слюна потекла. А в глазах черти бегали. И смеялась она тогда часто, по любому пустяку. Очень смешливая была. И ямочки на щеках – как у тебя.

Павел Георгиевич помолчал. Лариса тоже молчала. У нее, как и у свекрови, ямочки на щеках давно пропали. Лариса за годы брака похудела и разучилась улыбаться.

– Гоша ведь не родной мне сын, – продолжал Павел Георгиевич, – я его усыновил. Ему только годик исполнился.

– А кто его отец?

– Не знаю, она не говорила. Случайная связь. Он сразу же пропал. Как тогда говорили – «проезжий молодец».

– А Гоша знал?

– Знал. Мать ему рассказала. Он, правда, уже взрослый был. Ему лет двадцать было.

– И как он это воспринял?

– Да никак. Равнодушно. Может, переживал в душе, но виду не показывал.

– Но ведь она говорила, что Гоша назван в честь деда…

– Чистая случайность. Сгодилась для семейной легенды. Так бывает, сначала придумываешь историю, а с годами начинаешь в нее верить. И уже не помнишь, как было на самом деле.

– А зачем вы мне все это рассказываете?

– Не знаю. Хочу, чтобы ты зла на нее не держала. Она неплохая женщина. Просто хотела, чтобы у ее сына все сложилось по-другому. Чтобы жизнь была счастливая. Она ведь почему так не хотела тебя прописывать – боялась, что ты бросишь Гошу и захочешь квартиру менять. А ей придется все заново строить, дом создавать.

– Да я бы никогда…

– Я знаю. Но жизнь меняется, а страхи остаются.

– И что мне теперь делать?

– Заниматься собой. Ты молодая, талантливая. Я ведь видел твой дом. Это замечательно. Пойди поучись и начинай работать. Будешь зарабатывать, не будешь ни от кого зависеть.

– А что будет с Жориком?

– Не отнимай его у нас. Нелли Сергеевна, если захочет, а она обязательно захочет, даст ребенку все. Да и тебе проще будет – тебе нужно на ноги становиться. Ты подумай. Просто посиди спокойно и подумай.

Павел Георгиевич встал, кивнул головой и пошел по дорожке парка. Лариса посидела, посидела и поехала в школу к сыну. Дети делали домашнее задание. Лариса стояла в дверях и смотрела на макушку Жорика. Мальчик сидел ссутулившись, жевал кончик ручки и смотрел в окно. «Бледный», – подумала Лариса и позвала его:

– Жорик.

Георгий вздрогнул как от толчка, резко выпрямился и забегал глазами – на учительницу, на мать.

– Можешь выйти, – сказала учительница.

Георгий побежал по проходу между партами. Лариса наклонилась, чтобы поцеловать, но мальчик отстранился. Даже руку выставил вперед, как будто обозначив границу между собой и матерью. «Совсем взрослый стал», – подумала Лариса.

Они стояли в вестибюле школы около подоконника. Георгий опять высматривал что-то в окне.

– Ну как ты? – спросила Лариса.

– Нормально, – ответил Георгий.

– Кушаешь?

– Кушаю.

– А как с уроками?

– По математике тройку получил.

– Почему?

– Не успел закончить.

Лариса подумала, что Георгий пол-урока просидел, глядя в окно. Естественно, ему не хватило времени.

– Я должна тебе сказать одну вещь. Важную, – начала Лариса.

– Про тебя с папой? – спокойно спросил Георгий.

– Да.

– Я все знаю.

– Откуда?

Георгий вместо ответа то ли фыркнул, то ли хмыкнул.

– Жорик, а ты с кем хотел бы жить? – задала Лариса главный вопрос.

– С папой. В нашем доме. Ну в смысле с бабушкой и дедушкой, – скороговоркой сказал Георгий и начал рассматривать линолеум на полу.

Лариса тоже стала смотреть вниз. Не хотела, чтобы сын видел, что у нее в глазах слезы. Линолеум был весь в черных полосках – от ботинок. Лариса вспомнила, что, когда она была школьницей, они на субботниках оттирали эти полоски. Учительница выдавала каждому по половинке лезвия, и они скребли лезвием пол. У Ларисы получалось лучше и быстрее всех, потому что она держала лезвие уголком, а не плашмя. Ее хвалила учительница.

– А вы полоски на полу оттираете? – спросила сына Лариса.

– Чего? – не понял Георгий.

– Не чего, а что, – поправила на автомате она.

– Да знаю я, – огрызнулся сын.

– К тебе бабушка приезжала?

Георгий промолчал. А потом вдруг закричал:

– Мне все равно с кем жить, лишь бы не здесь. А бабушка обещала меня забрать. И я пойду в свою старую школу. Еще бабушка обещала меня в хоккейную секцию записать и шлем купить, как у настоящего вратаря. И клюшку. И коньки, – быстро-быстро перечислял Георгий, даже подпрыгивая от волнения на месте. Замолчал. Его состояние выдавал только алый полумесяц под нижней губой.

– Да, да, конечно, – испугалась Лариса.