Нам здесь жить

— Ну то есть ей в отделе чемодан устраивали — голову привязывали к ботинкам, — уточняет Паша, поморщившись. — Стоишь так, и за 15 минут чемоданом себя чувствуешь. Слоника еще потом — противогаз на голову надевают, и воздух закрывают рукой. Ну и что, мы-то тут при чем.

Теперь звонит телефон Паши — Яна закатывает глаза. Юля звонит не извиниться — Юле нужна доза. Но «ментовскую» не вмажет никто — а вдруг контрольная закупка. Юля звонит еще четыре раза.

Дурная слава уже пошла по городу, поэтому людей на квартире у Яны и Паши почти нет. В обычном притоне одновременно находится десяток человек. Соблюдается живая очередь — кто-то готовит ингредиенты, кто-то уже варит, кто-то вмазывается. Но в запаленный притон стараются не ходить.

Госнаркоконтроль по дезоморфину не работает — мелко. Крокодил — вотчина НОНа, «незаконный оборот наркотиков», отдел городского УВД. Вот ноновцами и была произведена контрольная закупка, если это можно так назвать.

— Заходит молодой парень, представляется — Рус лан, показывает документы, — спокойно рассказывает Лида. — Меня отводит в сторону и объясняет: или до бром оформляем контрольную прямо сейчас, или через полчаса я толпу приведу. Отвезли затем в стакан милицейский, все оформили, как будто бы я их внештатнику Андрею дозу продала. И меченые деньги, и бумаги, и понятые, все зафиксировали. Вчера он приезжал, паспорт мой завозил — его изымали для ксерокопий. Теперь суд будет. Добровольно на контрольную разве пойдешь?

— Лет 6 будет, наверное, — уточняет Паша. — Но тебя хоть не били.

— И говорит: я вам одолжение делаю, спасаю вас. Вы или сдохнете, или отсидите-перекумарите. Пусть так, но зачем срок? — Лида плачет.

Пока варят новую дозу, Катя успокаивает Лиду. Лида тут единственная не сидела, а вот Катю судили трижды, и ей есть что рассказать. В 24 — грабеж, условно, потом воровство — 3 месяца поселения, затем опять воровство — 2 года общего, сейчас под условным.

Судя по Катиным рассказам, что на зоне, что в интернате, где она росла, примерно одинаково. «Когда первый раз попадаешь, да, другой мир, по-другому все живут, другая школа выживания. Но как себя поставишь, так и будет, — размеренно объясняет Катя. — Такая же жизнь, как и в реальном мире, только за решеткой. Форма одежды не своя, другие порядки, дисциплина, работаешь-работаешь на швейной фабрике днем, а вечером моешься. Чистота и дисциплина — самое главное в жизни».

— Катя, домой не собираешься, что ли? — интересуется Паша.

— Вот завтра на складе отработаю и пойду.

Катя живет в двухкомнатной вместе с мамой, отчимом, двумя сестрами, дедом и 2-месячной племянницей.

— В 14 лет я уже дома могла жить, могла не жить. С родителями спорила. Потом с одной женщиной по знакомилась, она плотно сидела на героине. Трое детей, маленькому полгода. Я сидела с ним. Потом надо было ребенку этому лечь в больницу, и я легла тоже, потому что мама его на кумарах. Потом тоже решила попробовать. Попросила ее, она мне сделала две точки. Первый раз страшно было, потом понравилось. Быстро работаешь, бегаешь туда-сюда — нормально. Я же не плотно, не как они — целыми днями.

— А когда мы ей первый раз иголку к вене поднесли, она в обморок грохнулась, — усмехается Яна.

— Хотела учиться на штукатура-маляра. Но по блату устроили на ламповый завод, выучилась на цоколевщицу. А работаю грузчиком. Знаешь почему? Мать пьет с отчимом, и бывают драки. Мне работа позволяет физическую форму держать. Я, дай бог, сильнее, могу отпор дать, защищаю младшую сестренку, старшую. Отчим-алкоголик, как напьется, держать себя в руках не может, обзываться начинает, и ему постоянно попадает от меня. Не могу терпеть оскорбления в свой адрес.

Паше чуть за 30, но он совершенно сед. Красивый, темные внимательные глаза. Все не забывает Ваджиков вариант, примеряет на себя.

— На стройках был бригадиром — 40 человек под на чалом, я только освободился, самый молодой. А когда зарплату задерживают, на объект по 10 тысяч дают, и разруливай как знаешь. Ну, выдаешь парням по тыще, себе, конечно, больше берешь. Только на мобильный по 300 три раза в неделю клал. Вот рабочие забухали, я тоже с похмелья — нет, приходишь, убеждаешь выйти на работу. Лидерские качества у меня — по край ней мере, были.

У меня и в тюрьме три соседа было, я жил человеком. Крикнешь в окно: «Тюрьма, тюрьма, дай мне погоняло, кумовское, воровское!» Ну и орут в ответ: лысый там, кирпич. И всегда угадывали. Парни просят: «Песню спой». Я пою, и тут атасник идет. Хату размораживают, вохра забегает, раз — отфигачили. Пацаны такие: «Из-за тебя». Но сами же просили. Били нас прутиками, дубинками, чтобы синяков не было. К оперу как ведут — киянкой обязательно по жопе давали. Хачики в охране ходили — Аниф и Ворон. Один держит, второй фигачит. У Ворона еще привычка такая — сначала криком пугает, потом фигачит.

Сам Паша уверен, что еще выкарабкается.

— Руслан, ноновец, подходил ко мне тоже тогда. Спрашивает: «За сестренку в тюрьму пойдешь?»

— И что ты сказал?

— Сказал — нет.