Нам здесь жить

Улан молчал, продолжая недоуменно разглядывать здоровяка, разряженного, словно для ролевой игры по временам древней Руси. Для вящего сходства со своими предками бугай даже напялил портянки, а на них лапти. Пауза затягивалась. Увалень растерянно потоптался на месте и с явным облегчением вспомнил:

– Да чего я тута. Надо ж побратима твоего известить. То-то обрадуется.

Он нырнул обратно, а через пару минут в избу не вошел – влетел Сангре, одетый, точнее сказать, обряженный в какую-то безрукавку, надетую поверх драной рубахи, безразмерные штаны и в точно такие же лаптях, как и здоровяк.

– Ага, жив басурманин! – радостно завопил он, ринувшись обнимать друга. – Ну ты и спать горазд! – довольно улыбаясь бормотал он. – Я уже ждать замучился, когда ты наконец в себя придешь, татарская твоя морда, – он вдруг осекся, испуганно закрыв ладонью рот, и с непривычной серьезностью произнес: – Я сказал татарская? Вот блин! Слушай, ты меня одергивай.

Как ни был слаб Улан, но от такой просьбы его брови изумленно взметнулись вверх. Было с чего.

…Это потом их отношения перешли в дружбу, а поначалу была вражда. Правда, однобокая, исключительно со стороны Петра. Началась она с малого – затеянного на абитуре шутливого соревнования по рукопашному бою. Увы, но Сангре, невзирая на свое недавнее десантное прошлое, потерпел позорное фиаско. Трижды узкоглазый соперник валил его на землю, причем делая это до омерзения легко и непринужденно. Возмутила Петра и эдакая снисходительность Улана, когда он, по окончании соревнования, как бы извиняясь с улыбкой развел руками:

– Извини, капитан Блад⁶.

Тогда-то в Сангре и зародилось неприязненное чувство к этому добродушному синеглазому калмыку. Нет, Петр по натуре не был завистливым и не рвался заполучить на свою голову все лавровые венки – хватало заслуженной славы покорителя женских сердец и прозвища Дон Жуан Одесский, вскоре сокращенной до короткого Дон. И когда в Академии в первый год учебы организовали официальные соревнования, он, оказавшись с Уланом в одной весовой категории и честно сознавая, что тягаться с ним на равных не выйдет (оказывается, тот служил не просто в десанте, но в разведроте), вовсе отказался от участия в них. И все бы ничего, но по ушам больно резанула ироничная фраза, походя брошенная кем-то из курсантов: «Буланова боишься?» И неприязнь к сокурснику усилилась.

В свое время Петр получил хорошую выучку у бабы Фаи и за словом никогда в карман не лез, но его шутки в основном можно было отнести к разряду юмора, а не сатиры, то бишь были они добродушные и беззлобные. Однако тут в Доне что-то переключилось и его подколки в адрес Улана оказывались в большинстве своем достаточно злыми. Его папу с мамой он не затрагивал, недостатков внешности не касался, но в остальном хлестал беспощадно. А когда он подметил, что его подковырки Улану до одного места, ибо реакция парня на них заключалась в неизменной добродушной улыбке, Петр вовсе озлился и впервые в жизни преступил грань, начав проходиться по его национальности, каковую все время «путал».

Но «Сивка-Бурка», он же «длинный узбек», «потомок Чингисхана» и железного Тимура (отчество Улана было Тамерланович), лишь отшучивался, а порою пытался на полном серьезе пояснить шутнику кое-что из истории. От его деловитых пояснений Петр распалялся еще сильнее, неоднократно проходясь как по имени Улана, величая его то Гусаром, то Драгуном, то Кирасиром, а вскользь и по буддизму, благо, он вообще отрицал все религии – такое уж воспитание.

Но Улан и тут не выходил из себя, не психовал, а хладнокровно пояснял, что его имя ничего общего с армией не имеет, ибо на калмыцком языке означает «красный», а буддизм – самая древняя из мировых религий и по своим заповедям вообще весьма схожа с христианством, разве сам Христос отсутствует.

И надо ж такому случиться, что и на стажировку их отправили вместе. Петр чуть не взвыл, когда об этом узнал, но что делать…

Старому капитану, под чье начало их сунули, было не до молодых стажеров, поскольку дело, что он вел, грозило получить общероссийскую огласку: речь шла об очередном серийном маньяке, и капитан дневал и ночевал в своем кабинете. А куда деваться: на счету изувера было уже четыре жертвы, а день приезда курсантов совпал с обнаружением тела пятой.

– Они ищут, а мы его найдем, – упрямо выпалил Петр на третий день, когда капитан в очередной раз устало отмахнулся от них, поручив перебирать какие-то старые уголовные дела десятилетней давности. В ожидании возражений Петр зло уставился на «нехристя», листавшего здоровенный том какого-то замшелого уголовного дела. Однако их не последовало.

– Само собой, – невозмутимо кивнул тот, продолжая бережно переворачивать пожелтевшие страницы.

– Да брось ты этот талмуд, – возмутился Сангре. – От него нафталином за версту несет! У меня идея получше. Ну-ка сделай внимание, я буду говорить за серьезные вещи.

Улан послушно отложил толстенное уголовное дело, предварительно сделав закладку, и, сложив руки на коленях, безропотно уставился на Сангре, принявшегося излагать свою идею.