Намеренное зло(СИ)

В доме стояла оглушительная тишина. Никого. Отлично. Матвей быстро скинул ботинки, аккуратно прислонил портфель к стене и резвой рысью направился на кухню, проверять свои подозрения. Заглянув в раковину, он не смог сдержать облегченного вздоха - пусто. Значит, все-таки вымыл, только забыл об этом к концу дня.

Вообще, Матвей на память не жаловался - рановато еще, но в последнее время стал замечать, что некоторые его действия словно по своей воле выпадают из головы, и нет никакой возможности вспомнить достоверно - было или не было. Но пока это приносило лишь моральное неудобство, волшебник почитал за лучшее провалы в памяти игнорировать.

Помыв руки - хотя это простое действие в исполнении Матвея больше походило на лихорадочное сдирание кожи с ладоней - он поднялся наверх, в свою комнату, проверил, ничего ли не изменилось со времени его отбытия на работу, и снова спустился вниз, в кухню, разбирать "покупки". Положив булки в хлебницу, Матвей стал думать, чем бы ему заняться до прихода матери. Он посмотрел на часы и понял, что в лучшем случае успеет вскипятить чайник, прежде чем хлопнет входная дверь.

Он не угадал. Дверь хлопнула, стоило волшебнику оторвать взгляд от часов. Громко хлопнула, требовательно, заявляя о себе во всеуслышание. Матвей громкие звуки не любил с детства, они внушали ему не ужас, но необъяснимую тревогу, а в последнее время дверь хлопала особенно громко, злонамеренно громко, и Матвею хотелось заткнуть уши.

- Я дома! - крикнула мать. - Матвей! Я дома.

- Я слышу, мама. Я на кухне.

- Да? И что ты там делаешь?

- Хлеб клал. Я твои булочки купил.

- Какой замечательный у меня сын, - добрым голосом пропела мать, появляясь в дверях кухни. - Сегодняшние?

Это была невысокая, полноватая женщина шестидесяти с небольшим лет. Звали ее Алевтина Григорьевна. Всегда подтянутая, накрашенная, причесанная, она словно бросала вызов миру растреп и нерях, у которых вечно времени не находилось на то, чтобы элементарно волосы в хвост собрать или носки со шнурками погладить. И оправдания из нерях сыпались, как из рога изобилия: то дети, то работа, то дела домашние.

У матери Матвея таких проблем просто не существовало. Она жила в строгом соответствии с установленным ею же раз и навсегда расписанием и отклониться от него ее не смогла бы заставить даже собственная смерть. Все остальное могло катиться в пропасть.

- Спасибо, - сдержанно поблагодарил Матвей. - Сегодняшние.

- Ты дату посмотрел или как обычно на слово продавщице поверил?

- Посмотрел, конечно. Как ты учила, - отчитался Матвей и спросил: - Как прошел день?

Мать утомленно прикрыла глаза, буквально на секунду, но этого оказалось достаточно, чтобы сын предположил:

- Устала? Сильно? Давай я тебе чаю сделаю, хочешь?

- Разумеется, хочу. Только заварки много не клади, и сахара - одну ложку. И чайник обязательно доведи до кипения. А я пойду переоденусь. Да... - обернулась она уже в дверях. - И тебе советую.

Матвей поставил чайник на плиту и во второй раз за вечер порысил в свою комнату. Там он быстро переоделся в домашнее - мягкие хлопчатобумажные штаны и майку, ноги сунул в старческие тапки (клетчатый верх и стертая практически до дыр подошва) и поспешил обратно на кухню, где уже начинал шуметь чайник. Спускаясь, волшебник машинально посчитал ступени и порадовался, что их количество с утра не изменилось.

...Матвей въедливо, тщательно пристраивал любимую мамину чашку на стол, когда его накрыло ощущение постороннего внимания к своей персоне - внимания оценивающего, тревожащего. Он напрягся, застыл в ожидании непонятно чего, но ничего не происходило. И только чужой взгляд продолжал сверлить затылок. Он был такой настойчивый, этот взгляд, такой пронзительный, что казалось, видит насквозь и волшебника, и его немудрящие мысли, и его потаённые страхи и страстишки. Матвей нервно повертел головой по сторонам, но никого в кухне не обнаружил. Потер ладонью то место, куда, по его ощущениям, безотрывно смотрел неизвестный, и пошевелил губами.

Ему стало неуютно, плохо. Захотелось закрыть голову руками и убежать, скорчиться в темном углу, где его не найдут. А взгляд не отставал, он давил, и сверлил, и вбуравливался. Матвей попытался не обращать внимания, но не вышло.

- Это мне всего лишь кажется, - пробормотал он себе под нос, потирая вспотевшие ладони. - Это всего лишь мое воображение. Я устал и, как следствие, чудятся мне всякие ужасы.

И вдруг ему показалось, что кто-то хмыкнул. То ли издевательски, то ли по-доброму. Матвей сильно вздрогнул и посмотрел в ту сторону, откуда предположительно донесся смешок. Никого. На всякий случай он посмотрел и в другую сторону, с тем же результатом, то есть без него. Затем окончательно осмелел и оглядел кухню целиком. Никого.

- Показалось, - внушительно сказал Матвей сам себе. - Мне всего лишь показалось.

Он вообще был трусом, этот тридцатилетний волшебник. Обычным, рядовым трусом, но при этом волшебником. "Как будто среди волшебников не может быть трусов! - успокаивал он себя. - Невелика беда. Подумаешь - трус".