Намеренное зло(СИ)

Некая, почти незнакомая удовлетворенность собой была подпорчена странным, едва заметным, но раздражающе монотонным гулом в ушах. Матвей сначала помотал головой, затем потряс ею основательно; открыл и закрыл рот. Огляделся, не прячется ли где мать и поковырялся в ушах. Гул не проходил. И вновь вернулось ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Никогда бы Матвей не назвал себя параноиком, но сейчас был готов последнюю рубашку прозакладывать, что на него кто-то смотрит. Оценивает, выискивает слабые места.

"Дурак, - сказал он наблюдателю мысленно, - нет у меня слабых мест, потому что я - сплошное слабое место. И смотреть на меня - потеря времени".

Но чувство не проходило, наоборот, усилилось.

"Это всего лишь мое воображение, - внушал себе Матвей, - сейчас пройдет. Надо только не обращать на это внимания".

С тех пор, как Матвею приснился тот кошмар в кошмаре, ничего ужасного более не происходило, и волшебник малодушно решил, что обошлось. Миновала беда, скользнули мимо огорчения. Или кто-то неизвестный нашел другой, более подходящий объект для издевательств и проклятий. И не нужно ничего выяснять, рассказывать посторонним, что с ним произошло. Для очистки совести Матвей, правда, попробовал заклинание применить одно - на выявление наложенного проклятия. Тщательно подготовился, зазубрил наизусть слова, скороговорки бухтел для улучшения качества произношения, но... то ли проклятия не было, то ли у Матвея сил не хватило, но ничего обнаружить не удалось. Неделю он жил спокойно, и вот, пожалуйте...

Матвею вдруг стало совсем худо - появилось ощущение, что он умирает, и все вокруг умирает вместе с ним, и в это есть своя, злокозненная радость. Голова заболела так, что на глазах выступили слезы. Руки затряслись, затошнило.

"Что со мной? Неужели конец?" - подумал Матвей, и не успел то ли огорчиться, то ли возликовать, как темнота обступила со всех сторон... и заговорила. Скрипучим женским голосом, который резал слух.

- Всех благ, смертный.

- Д...ззд... что это? Что со мной? - интересно, он это вслух произнес?

- Внемли...

- Я умер? Я, правда, умер?

- Твой истинный враг обнаружил слабое место... отомсти... я помогу...

- Что? Но как?.. Кто?

- Александр. Твой враг. Ты должен отомстить.

- Но... пожалуйста, какой враг? О чем вы? Кто вы?

- Ты сможешь. Я помогу...

И темнота исчезла, словно ее и не было. Матвей пошатнулся и упал вместе со стулом назад. Раздался невообразимый грохот, и тут же в такт ему понеслось далекое:

- Что случилось? Матвей, что произошло? Ты что-то уронил? Бестолковый мальчишка.

Матвей пытался подняться, дабы встретить мать в вертикальном положении и уверить, что с ним все в полном порядке, хотя на самом деле о порядке речи и не шло, но подняться не было решительно никакой возможности. Перед глазами все плыло, тошнота накатывала волнами, и в голове словно кто-то стучал - назойливо, громко.

Что это было? - спросил Матвей сам у себя, а может, еще у кого, но в ответ не услышал ни звука - ни внутри головы, ни снаружи. Гадать было очень сложно - мысли путались, туман наплывал и поглощал их одна за одной, утягивал в свои кисельные дали. "Сон, сон, я спал и видел сон..."

Матвей громко икнул, затем рыгнул, бессильно взбрыкнув ногами в попытке подняться - и в этот момент дверь в комнату отворилась и вошла мать.

- Что это такое? - воскликнула она пораженно. - Что здесь произошло? Матвей, поднимись немедленно с пола. Ты стул сломал!

Матвей и сам бы хотел знать - что; и был бы более чем рад исполнить приказание, но - увы, не получалось. Его так трясло, что зубы клацали друг об друга. Так он и лежал - беспомощно, позорно, дрыгая ногами и руками.

- Я не собираюсь терпеть твои выходки, - вспылила мать. - Встань немедленно!

- Не могу, - просипел Матвей, еле ворочая языком, который, казалось, распух и не помещался во рту. - Не могу. Не могу. - Попросить свою мать о помощи у него не выходило никогда. Ведь он - ее надежда и опора, а не наоборот. Он должен не только олицетворять, но и быть лучшим. Он не имеет права выказывать несостоятельность. Иначе быть Алексу всегда первым...

- Не можешь? Матвей, я устала от твоих выходок. Я столько сил в тебя вложила, а ты... совсем как отец.

И это тоже повторялось, изо дня в день. Что он - вылитый отец, ни таланта, как выяснилось в школе, ни умения пробиваться в жизни, настаивать на своем. Что мать отдала всю себя для его воспитания, вложила душу, время, деньги в его развитие и ждала дивидендов, как по осени фермеры - урожая, а он не оправдал.

Матвей, как мог, дополз до кровати, где извиваясь червяком, где подтягиваясь на локтях. Вспотев, тяжело дыша, он сел на задницу, прислонившись спиной к ножке. Дрожь унялась, но голова... в ней творилось что-то невообразимое. Какая-то жуткая какофония мыслей - от желания убить мать до непреодолимой жажды броситься перед ней на колени и умолять простить. За то, что он еще жив.

- Ладно, мне еще надо пыль протереть, - сказала мать. - Приходи в себя, а то ты бледный какой-то. Головой, что ли, ударился сильно? Иди таблетку выпей, я проверю.

- Мам, - позвал он, когда она шагнула за порог.