Намеренное зло(СИ)

- Ничего не случилось, - ответила мать. - Я просто зашла узнать, как дела. А ты - спишь. - Сказано это было таким тоном, словно Матвей никакого морального права не имел спать.

- А я - сплю, - эхом отозвался он и приподнялся на локтях, поморщившись от боли в истерзанных ладонях. - Знаешь, мне уже лучше. А сколько времени?

- Одиннадцать вечера.

Если Алевтине Григорьевне показалось странным то, что Матвей спит ночью, то кто он такой, чтобы возражать?

- Тебе что-нибудь нужно? - спросил он, поразмыслив и не найдя другой причины, по которой мать его разбудила.

- Нет.

И снова этот тон. Полный двусмысленности, взрывающий мозг миллионами возможных нюансов в диапазоне от категорического, чистосердечного "нет" до яростного безапелляционного "да!"

- Тогда... что?

Матвей совершенно растерялся. Полусонный, беззащитный, он кое-как выбрался из-под одеяла и сел на кровати. Посмотрел на мать - она, кажется, над чем-то размышляла.

- Мне ответ пришел, - сообщила она, наконец.

- Какой ответ? - не понял Матвей.

Мать высокомерно вздернула брови:

- Как это - какой? Как это - какой? На мое письмо брату. Александру.

- И... что?

- И ничего, - скрытое раздражение матери начало прорываться. - Нет его по этому адресу. Уже давно не живет. И как теперь его искать прикажете?

Всплеснув руками, Алевтина Григорьевна уставилась на сына, словно это он был виноват в том, что величайший - по её мнению - волшебник всех времен и народов переехал и её не предупредил. Матвей же едва сдержал облегченный вздох, и тут же в голове его хихикнула темнота, вскинула щупальца и ликующе ими потрясла. Он схватился за голову и застонал - боль была такая, что, казалось, череп сейчас взорвется.

Мать этот жест проигнорировала и сказала, как ни в чем не бывало:

- Я у сестры, Глашки, попробую выяснить, где сейчас Александр. Может, знает.

Темнота в голове Матвея хихикнула еще раз, отчего в глазах у волшебника зарябило. А затем темнота приказала:

"Заткни ей рот".

Весело так приказала, издевательски, и в то же время настойчиво, не оставляя возможности увильнуть. Матвей отдернул руки от головы и, невзирая на боль, вскочил с постели. На всякий случай он отошел от матери подальше и прошептал:

- Нет. Ни за что.

"Она мне надоела. Вечно лезет, когда не просят! Заткни ей рот, иначе голову отрублю!"

- Матвей, в чем дело? С кем ты разговариваешь? - прорезался сквозь пелену боли подозрительный голос матери.

- Нет...

"Заткни ее!" - взвыла темнота и ударила. Ударила в полсилы, в качестве демонстрации, однако Матвею показалось, что у него из ушей сейчас мозг вытечет, и глаза из глазниц вылезут, и вообще он весь треснет по швам, как переспелый арбуз под палящими лучами солнца. И тогда кровь испачкает комнату, и это очень огорчит мать. Не в силах устоять на ногах, Матвей по стенке стек на пол и там замер, скорчившись, подперев голову рукой, так как держаться на шее самостоятельно она отказывалась. Все норовила завалиться на бок, если не отвалиться окончательно.

- Матвей! Я с тобой разговариваю! Что случилось?

- ... голова... болит...

- Что-что? Перестань мямлить. Ты можешь четко рассказать, в чем дело?

- ...голова... болит... - Он как маленький, спрятал лицо в ладонях. У него даже не было сил посмотреть на мать.

- Матвей, я вызываю врача! - звук шагов матери, выходившей за дверь, грохотал в ушах волшебника нестерпимо долго.

Что всегда его удивляло, так это готовность, с которой осторожная мать, к себе не подпустившая за всю жизнь ни одного эскулапа, отдавала под прицел стетоскопов любимое чадо. Но не ему судить, не ему спорить и оспаривать...

Он с трудом открыл глаза, но от этого стало ещё хуже - от обилия мебели закружилась голова, и боль застучала в висках отбойными молотками, и темнота вкрадчиво прошептала:

"Хорошо тебе? Знаю, как хорошо... Заткни ее, и все пройдет... давай же, я ведь не отстану... я здесь, с тобой, твоя лучшая подруга, твоя единственная подруга..."

Матвей как мог крепко сцепил руки, чтобы не приведи боги, не натворить непоправимых дел, весь сжался, и молился только об одном - чтобы у него оказалось достаточно сил переждать. Справиться с тем ужасом, что засел в его голове и не дает покоя. Выстоять, не навредить.

"Я тебя раздавлю... - шипела темнота, и Матвею казалось, что он окружен ею со всех сторон. Склизкая, омерзительная темнота - и как он раньше мог полагать иначе? - Ты сдохнешь, мой друг! Сдохнешь, как шелудивая псина, и никто - слышишь? - никто не заплачет! Все вздохнут с облегчением! Потому что ты - ничтожество..."

Матвей приоткрыл один глаз, стараясь смотреть только на пол, и попытался встать. Нужно было выйти из спальни, сказать матери, что врача вызывать не надо. По стеночке, еле-еле, так как конечности отказывались слушаться, он сумел чуть-чуть приподняться, когда темнота сгруппировалась и обрушилась на него сверху всей своей невидимой массой. Совсем как во сне. Матвей задушенно хрюкал, брыкался, карабкался, сам не зная куда, но темнота уверенно сидела у него на груди и смотрела злыми желтыми глазами. Такие же глаза он видел в одной передаче про диких зверей.