Когда Филипп снова задышал ровно, Франц немного подождал и провернул шпильку до конца. Замок щелкнул – как назло, слишком громко, – и мальчик выскользнул за дверь.
Дом тетушки Мюриель был погружен в тишину. Коридор и комнаты полнились мрачным молчанием, в котором каждый шорох раздавался громом. Франц, бесшумно ступая в носках по старому поскрипывающему паркету, заторопился: до полуночи оставалось менее получаса.
Как назло, в дальнем конце коридора мелькнул огонек, затем послышались шаркающие шаги. Служанка обходила дом на ночь, наверное, проверяла окна.
«Черт!» – Франц отступил за угол. Едва огонек исчез, мальчик на ощупь пробрался к лестнице и, крадучись по-кошачьи, добрался до выхода. Дверь была заперта, и мальчику пришлось повозиться еще несколько минут.
Сад после грозы застыл потрепанный и сумрачный. По небу мчались быстрые облака, точно легкие беспокойные суденышки, в разрывах между ними мелькали звезды – умытые и чистые, неожиданно яркие, а на востоке выползал из-за деревьев огромный шар луны.
Франциск быстро обулся и побежал через сад. Землю сильно размыло, под ногами хлюпала вода и грязь, но мальчик упорно бежал вперед, прорываясь через мокрые кустарники роз и жимолости.
Вдруг позади ему почудились странные звуки, и Франциск испугался: служанка могла заметить, как он убегал, и, возможно, уже разбудила весь дом. Франц замер в тени деревьев, прижавшись к толстому стволу, и вслушался в ночь. Он уже был на краю сада, оставалась лишь межевая рощица, а за ней начнутся холмы и спуск к берегу.
Ни звука.
Только капли срываются с листьев и тяжело хлюпаются на землю.
Показалось.
Франц поправил сумку, переброшенную через плечо, и юркнул в сплетения ветвей. Страшно. Впервые в жизни он совершал самый настоящий побег, зная, как жестоко его накажут, если поймают, и от мысли, что мать и Мюриель сделают с ним на этот раз, душа уходила в пятки. И все же Франц чувствовал: пусть это опасно, он поступает верно.
И когда он откроет Дверь, все поймут – это не выдумки. Все, что он говорил, – чистая правда.
Мокрые листья хлестали по лицу, деревья норовили поставить подножку, и мальчик то и дело спотыкался. Пару раз ему чудился странный шелест, однако, сколько он ни оборачивался, никого не видел. И лишь когда Франц добрался до края рощи у самых холмов, он вынужден был остановиться.
Здесь действительно кто-то был.
В темной роще, среди изгибающихся точно змеи стволов и корявых ветвей, был кто-то помимо Франциска. Или
Мальчик вспомнил о бражнике. Нет, звуки совсем иные.
Он прижался к дереву, прислушиваясь, как
Франц, затаив дыхание, уставился в сплетения ветвей – мокрые листья блестели в лунном свете. Вдруг ветки дрогнули, по дерну забарабанили крупные капли, мелькнул чей-то силуэт. Сердце Франциска ушло в пятки, и он был уже готов пуститься наутек, как вдруг…
В пятно лунного света шагнул Филипп.
– Что? Откуда ты тут?
Франциск выскочил из-за дерева и бросился к брату, который пошатнулся и, чтобы не упасть, схватился за ветку.
– Франц, что ты делаешь?
– Иди домой, Фил, – резко ответил Франциск. – Это не твое дело.
Младший брат с хрипом втянул воздух. Он дрожал: видимо, накинул на себя что под руку подвернулось и теперь мерз в тонкой рубашке и бриджах.
– Франц, мать придет проверять нас в полночь, как всегда. Ты же знаешь!
– Плевать! – рявкнул мальчик. – Мне уже плевать.
– Не говори так… Она накажет тебя… Нас.
– Возвращайся, Фил. Я ухожу.
– Куда?
Франциск молча пригнулся и шагнул в арку, образованную ветвями жимолости.
– Франц, куда ты? Ты снова решил пойти на мельницу?
«Он ничего не понимает!» – раздраженно и в то же время виновато подумал мальчик, ежась от холодных капель, падавших за шиворот.
За спиной раздался шелест листьев и поспешные шаги: упрямый близнец полез следом.
– Франц! Послушай! Тебе показалось, нет там ничего. Давай вернемся, Франц… Да послушай же меня!
Франциск досадливо передернул плечами, но не остановился.
Вскоре тропа вывела к той самой арке. Пригнувшись еще ниже, мальчик скользнул в туннель, выкарабкался на другую сторону и оказался на краю холмистой пустоши. Перед ним, мерцая в лунном свете, бежала река, а на берегу темнело здание с огромным колесом.
За спиной снова раздалось шлепанье.
«Вотупертый!» – рассердился Франциск. И все-таки сердце его сжалось от жалости: больному брату так тяжело нагонять его… Он наверняка на пределе сил, еле дышит от усталости. Но послушать нелепые предостережения? Ни за что.
«Пусть сдается и идет обратно».
– Франц!
Мальчик вздрогнул, когда холодная рука брата легла ему на спину между лопаток. Он развернулся и схватил близнеца за плечи – тонкие и хрупкие, будто у девчонки. Слегка встряхнул и заглянул в полные слез глаза:
– Фил. Скоро ты сам убедишься, что я не вру. Дверь существует. Это правда.
– Франц, опомнись! – взмолился Филипп. – Прошу, пожалуйста, оставь это. Вернемся, может, мы успеем к полуночи, и мать нас не поймает…