Наместница Ра

Жрецы, поведал Пуемре, раскололись на два лагеря. Хапусенеб, посадивший на трон малолетнего Тутмоса, дабы с легкостью играть им, потерпел крах, поскольку царица Хатшепсут, которую верховный жрец надеялся лишить всяческой власти, сегодня сильна как никогда. И посему Хапусенеб видит лишь один путь, как поправить свои дела, — устранить царицу. Подлый план первого пророка натолкнулся на яростное сопротивление части жрецов, которых он, Пуемре, здесь и представляет. Как бы там ни было, Хатшепсут — законная наследница крови солнца и убить ее — значит покуситься на божество.

Услыхав такое, Сененмут пришел в ужас. То, что жрецы Амона не были в числе друзей Хатшепсут, знали все, но то, что они посягали на ее жизнь, привело Сененмута в неописуемую ярость. Пуемре грозила реальная опасность очутиться в водах Великой реки, если он немедленно не выдаст все подробности тайного заговора.

Пуемре счел необходимым еще раз поклясться своей рукой и попытаться доказать, что он на стороне законной царицы и прибыл сюда, чтобы предупредить ее советника и управителя.

— А Хатшепсут, Лучшая по благородству, знает?

— Нет.

— А Хапусенебу известно о расколе в жречестве?

— Нет. — Пуемре помолчал. — Верховный жрец завербовал двух лучников-азиатов, чтобы они застрелили царицу в День сбора дани.

Сененмут едва не лишился дара речи. Неужели такое возможно? Чтобы хранители священных таинств могли в самом деле покушаться на жизнь наследницы крови солнца?

— Боги не допустят этого!

Пуемре пожал плечами.

— О, Амон, Мут и Хонсу, как мы можем спасти жизнь царицы?

— Я бы не пришел к тебе, если бы знал ответ. — Пуемре так ударил хвостом своей леопардовой шкуры по борту, что загудели планки. — Хапусенеб вытащил азиатов из тюрьмы, где эти рабы несли наказание за то, что украли у своего господина, судостроителя Ипувера, Ожерелье доблести, которое пожаловал ему фараон Тутмос, да живет он вечно. Верховный жрец пообещал лучникам свободу, если хоть одна из их стрел поразит цель и царица будет мертва. Если же покушение не удастся, Хапусенеб готовит обман: оракул Амона якобы возвестит невиновность заговорщиков.

— А ты знаешь этих азиатских лучников? — спросил Сененмут.

— По именам — нет. — Пуемре покачал головой. — Но мне известно, где их содержат до срока, а стражи покорны любому пророку Амона. Они, разумеется, не посвящены в то, что жрецы разделились на две партии.

Оба помолчали, а потом принялись совещаться. Тысячи мыслей роились в мозгу Сененмута, но снова и снова Пуемре качал головой. То, что в один момент Пуемре казалось полезным и даже очевидным, в следующий подвергалось сомнениям Сененмута. Поиск решения стал настоящей мукой. Совсем обессилев, Сененмут сложил ладони и прижал большие пальцы ко лбу. И вдруг его озарила мудрость Тота, и он, вскочив, крикнул гребцам, чтобы те рубили канаты и выводили барку на течение.

— Вниз по реке, назад, в Фивы!

Все было подготовлено до мельчайших деталей.

На следующее утро Хатшепсут в окружении своего двора должна была занять место под балдахином перед дворцом. Она будет сидеть на подиуме. По правую руку — Сененмут, советник и управитель дома царицы, по левую и на два шага позади трона — юный Тутмос. Исида, как обычно, будет держать руку на плече сына, а подле нее встанет Минхотеп, управитель дома и начальник церемоний двора фараона.

Минхотеп и Исида были единственными, кого жрецы Амона посвятили в свои планы. Исида должна держать ребенка как можно дальше от царицы. Это вряд ли бросится в глаза, поскольку Хатшепсут не терпела, чтобы к ней кто-нибудь приближался больше чем на два шага. Когда все свершится, Минхотеп должен будет тут же склониться над убитой царицей, чтобы факт кровавого злодеяния не сразу был засвидетельствован и азиаты успели скрыться.

Двух мощных луков — надо было обладать силой быка, чтобы натянуть тетиву, — до поры никто не увидит, ибо их укроют в стеблях папируса, из которого соорудят две триумфальные арки не более чем в тридцати шагах от трона.

В дальнейшем регентство официально примет на себя Минхотеп — как воспитатель малолетнего Тутмоса, — однако Хапусенеб недвусмысленно намекнул, что именно он будет править Обеими странами по священной воле Амона. И он собственноручно приведет азиатов из темницы, как только забрезжит утро.

И вот настал День сбора дани. Через ворота хлынули толпы народа, караваны из городов Севера и Юга, Черной и Красной стран, племена девяти луков, пастухи Азии и Нубии, лежащих в песках пустыни. Все они провели ночь перед воротами Фив, охраняя свои сокровища у высоких костров, ибо чужакам запрещалось встраиваться на ночлег в черте города.