Наместница Ра

— Да, господин.

— А сын твой может пасти коз?

— Да, господин, — опередил Ании с ответом Тутмоса.

— Хорошо. Получите справедливую плату. Мой слуга отведет вас в деревню.

Ании и Тутмос потрусили за слугой к берегу, где их ждала барка для переправы.

Подобно гнезду ибиса лежало владение деревенского старосты в изумрудной зелени плодородных земель. Около дома господина выстроились в ряд невзрачные хижины для слуг и работников, что являлось признаком благосостояния хозяина. Сопровождающий провел пастуха с его «сыном» к месту их ночлега. В предрассветные сумерки им уже предстояло выгонять стада на пастбища.

Ании и Тутмос с жадностью съели лепешки, которые им предложили, ибо были очень голодны. Вечером у костра старик давал юному фараону наставления, как держать себя с другими пастухами. К концу следующего дня они договорились снова сойтись у костра и обсудить дальнейший план.

Их негромкое перешептывание тонуло в шуме и гаме остальных работников. Казалось, грубоватых пастухов интересовало одно: высокая награда, которую Величайший из великих назначил тому, кто найдет юного фараона и его друга Амсета. Подумать только, еда и питье с царского стола до конца жизни!

Услышав имя друга, Тутмос расплакался, ибо с новой силой загоревал об Амсете, нашедшем свою смерть в водах Нила.

— Эй, по дому скучаешь, да? — обратился к нему один из пастухов и дружески толкнул мальчика в бок.

Тутмос поспешно отер слезы, Ании же кивнул сотоварищу.

— В первый раз, понимаешь ли, так далеко от дома! Тутмос долго лежал на циновке, не смыкая глаз. Но не гомон пастухов мешал ему заснуть, а тяжкие думы. По учению жрецов, посвящавших его в мудрость жизни, Амсет был обречен на вечное забвение, ибо не умастили его Сах семью священными маслами, оберегающими от тления, и теперь тело его съедят красные рыбы Нила. И никто не отверзнет ему уста крюком айна, а его Ка и Ба никогда не соединятся с богами в обители вечного блаженства…

С этими печальными мыслями Тутмос наконец заснул, и снилось ему, что крокодил бога Сухоса поймал Амсета своей зубастой пастью и вынес на белый песок отмели, а богини Исида и Нефтида нашли мертвое тело. Одна коснулась анкхом, «ключом жизни», его уст, а другая намазала елеем его грудь, и тогда сломанные кости срослись, а истерзанная плоть воссоединилась — и Амсет был спасен от тьмы и забвения. Умиротворение вернулось в сердце Тутмоса, и он забылся подобно богу луны Хонсу, когда по утрам тот уходит на покой.

Пробудился он от сотнеголового мычания и блеяния голодных животных, от гогота, кряканья и хлопанья крыльев. Ании положил руку ему на плечо и громко, чтобы слышали все, позвал:

— Вставай, сын мой, Ра Хорахте зажег новый день, работа ждет нас!

Главный надсмотрщик хлевов, такой же важный, как хозяин, определил Тутмосу стадо коз в два с половиной десятка голов и отвел ему пастбище на берегу Великой реки, отмеченное красно-зелеными колышками. Когда тень от них вырастет до их двойной длины, должен он будет пригнать коз обратно, где в хлевах будут ждать дояры. На долю Ании с его стадом рогатого скота выпал участок в близлежащей горной долине.

Тутмос сидел на лугу, и взгляд его уносился через темную зелень долины к светло-зеленым водам Нила. Как могла спокойная гладь реки обернуться диким зверем? Как мог животворящий многогрудый Хапи, бог Нила, уничтожить юную жизнь? И миллионов лет не хватит, чтобы забылось это.

Послушный тому, что было ему велено, Тутмос не давал козам разбредаться, а когда пришел час, погнал свое стадо к дому деревенского старосты. Уже издали заприметил он одиноко бредущую женщину с хворостиной в руке, которая гнала перед собой одного-единственного гуся. В каждом поместье был такой священный гусь, любимец бога Амона, который, как утверждалось в поверьях, приносит в дом счастье и удачу. Обычно за священным гусем ходил раб или сын раба.

Пастушка направлялась в сторону птичника того же старосты. Тутмос окликнул ее, мол, пусть обождет, вместе идти веселее. Но, заслышав окрик Тутмоса, женщина бросилась бежать, все чаще подхлестывая гуся, будто боялась встречи с козопасом.

— Эй, постой! — крикнул пораженный Тутмос. — Эй, пастушка, не убегай!

Но та мчалась не разбирая дороги, и тогда Тутмос, кинувшись вслед за беглянкой, быстро нагнал ее.

— Почему ты испугалась меня? — спросил он, положив руку на плечо женщины.

Он хотел добавить, что зовут его Ании и он тоже пастух, но до этого дело не дошло, ибо пастушка, словно затравленная на пустынных землях в верховьях Нила антилопа, извернулась, пытаясь освободиться от руки преследователя, и при этом дернула головой так, что Тутмос увидел ее профиль. Мальчика как будто сразило ударом молнии Амона во время Восходов.

— Мать, — дрожащим голосом прошептал он. — Мать, это ты?

Пастушка, которой наконец удалось вырваться, хлестнула хворостиной ни в чем не повинного гуся и зло прошипела:

— Отстань от меня, незнакомец, убирайся!

Тутмос забежал вперед, схватил женщину за руки и умоляюще заглянул ей в глаза.

— Мать, это я, Тутмос, твой сын Тутмос!

Пастушка смотрела сквозь мальчика и упорно пыталась высвободиться.