Нампара

Демельза устроилась в кресле-качалке, держа малютку на коленях — по правде сказать, она обрадовалась этой короткой передышке, хотя никогда не призналась бы в этом.

Ноэль села напротив.

— Я люблю эту комнату, — сказала она. — В детстве мне нравилось играть здесь. Обычно мы плескались и ныряли на берегу, а потом приходили сюда, обсохнуть возле огня.

— Я помню.

Ноэль выглянула в окно на гостей, гуляющих в саду.

— Чудный вышел праздник. Так много людей.

Демельза засмеялась.

— Похоже, все так думают, кроме меня. Какой идиоткой я, должно быть, выгляжу.

— О нет, бабушка. Я очень рада, что тебе приготовили такой сюрприз.

— Я ведь думала, что мы просто отпразднуем крестины. Не ожидала, что Росс вообще вспомнит — он ведь не из таких. — Она задумалась. — Как ты относишься к тому, что Гарри и Рейчел назвали ребенка в честь твоего отца?

Ноэль улыбнулась — совсем как Джереми — и эта улыбка кольнула Демельзу в самое сердце.

— Мне очень приятно. Это в память о нем. Хотя я его не помню, разумеется.

— Что ж…

Демельза бросила взгляд на старый стул возле камина, на котором некогда плакала вдова Джереми, через четыре месяца ожидавшая рождения ребенка, а теперь эта малышка сама стала матерью.

— А... твоя мама? — мягко спросила она.

Ноэль качнула головой.

— Ее трудно понять. Но мне кажется... я уверена, что праздник пришелся ей по сердцу. Она улыбалась, когда читала твою записку. И потом спрятала ее в шкатулку.

— В шкатулку?

— Ну да, такой инкрустированный деревянный ящичек. Он был у папы во время службы в армии. Я не знаю, что там — она всегда держит ее запертой.

Демельза понимающе кивнула.

— Это память, — вздохнула она, — шкатулка ее воспоминаний.

Тем временем та, о которой шла речь, беседовала в саду с Клоуэнс и своим старым другом Томом Гилфордом. Спустя некоторое время Клоуэнс, извинившись, отправилась поговорить с Беном и Эсси Картер, оставив пару наедине. Том, завершив долгую и весьма успешную карьеру, уже почти два года как вернулся из Индии и с тех пор, не теряя надежды, осаждал Кьюби.

— Демельза хорошо выглядит, — заметил он.

— Да, трудно поверить, что она уже прабабушка.

— Верно, но и тебя язык не поворачивается назвать бабушкой.

Кьюби быстро взглянула на него, ее прекрасные карие глаза улыбались, смягчая достаточно строгое выражение лица.

— Том, какой же ты льстец.

— Вовсе нет. Ты знаешь, как я к тебе отношусь.

Она тряхнула головой.

— Том, пожалуйста, не начинай.

— Я понимаю, сейчас не место и не время. Но пример Росса и Демельзы, которые после всех этих лет по прежнему счастливы вместе, наводит меня на мысль... позволяет надеяться... Почему мы тоже не можем быть счастливы? Одно лишь твое слово, дорогая Кьюби.

Она вздохнула.

— Прости, Том. Ты знаешь, что очень дорог мне, но... я больше никогда не выйду замуж.

— Но прошло ведь столько времени, — произнес он с мольбой в голосе.

— Не для меня. Кажется, будто прошла только пара недель. Нет, Том, я дорожу твоей дружбой, но между нами не может быть ничего большего. Прошу, не надо снова об этом.

Он разочарованно кивнул.

— Да, разумеется. Но если ты когда-нибудь передумаешь…

— Я не передумаю. А теперь, извини, мне нужно к Ноэль и ребенку.

День приближался к концу, когда Кьюби, Ноэль, ее муж Питер и малютка Шарлоттой отправились в прелестный коттедж Кьюби на окраине Бодмина. Ноэль и Питер решили задержаться еще на несколько дней, прежде чем вернуться домой в Плимут.

Они добрались домой уже к закату, и с облегчением сошли из экипажа. Кьюби улучила минутку полюбоваться садом.

Она заразилась страстью к садоводству от Демельзы, и почти все мальвы и розы перекочевали сюда из Нампары. Нынче легкий ветерок дул с пустошей, наполняя воздух их ароматом.

Ее экономка Дорри зажгла свечи и стала хлопотать на кухне, и к тому времени как они скинули с себя дорожные плащи, уже подоспел чайник и тарелка с горкой свежеиспеченных булочек.

Малютка Шарлотта большую часть пути проспала, убаюканная покачиванием экипажа, но в итоге проснулась и теперь хныкала, требуя еды.

— Пойду-ка я спать, мама, — сказала Ноэль, — эта маленькая мисс не успокоится, пока не поужинает.

— Я пойду с тобой, — заявил Питер. — Мы можем взять чай наверх.

— Конечно. Спокойной ночи, дорогие. — Ноэль подставила щеку, и они поцеловали ее, пожелав доброй ночи. — Я поднимусь к себе чуть позже.

Оставшись одна в гостиной, она перенесла чашку и свечи на письменный стол. Открыв крышку, она достала лист превосходной писчей бумаги, чернильницу и новое гусиное перо — все еще предпочитая их новомодным стальным перьям, хотя и пользовалась ими для обычных записей. Но для писем — нет, это должно быть только гусиное перо.

Аккуратно макнув его в чернила, она стряхнула лишнее и начала выводить четким, округлым почерком:

Мой любимый Джереми!