НАН. Осколки из 1991

Первый бой не принес победы ни одной стороне. Представители администрации ушли доложить, сославшемуся на занятость и непришедшему на заседание комитета, Генеральному директору Угрюмову его результаты. Комитетчики остались обсудить план дальнейших действий. Вина администрации в нерачительном использовании народного добра осталась недоказанной. Экономического образования Кубеева, старания его помошников, имеющейся информации было недостаточно, чтобы победить. Небыло главного – убедительных фактов и доказанной безхозяйственности. И комитет завернув проект постановление на дароботку негласно поставил задачу найти факты и доказательства. Поиск их затянется более чем на год. Будут распределены роли: мозговой центр, руководители групп, рядовые активисты.. “Народные” контролеры будут проверять правильность расходования буровой стали, сжатого воздуха, электроэнергии, чуть ли не каждого гвоздя. Но ничего из ряда вон выходящего так и не найдут.

Постепенно их энергия и пыл, организованность и сплоченность перейдут в разряд борьбы политической. Борьба выйдет за пределы комбината на улицы города. Люди с плакатами «Угрюмов не пройдет!» будут митинговать на улицах и площадях, протестуя против его выдвижения кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. В ход пойдет компромат на его сына, совершившего дорожно-транспортное происшествие со смертельным исходом. Отец погибшей девочки, получивший в комбинате новую квартиру улучшенной планировки, кирпич на строительство мазара, автомашину вне очереди и кучу других благ, будет выступать то за одну сторону, то за другую. А горняки и металлурги будут по прежнему трудится на своих рабочих местах в кухонных беседах сочувствую тем или иным бойцам политического фронта, но не принимая активного участия в ни на чьей стороне. Усилия активный борцов всей страны с Системой заведет Перестройку в тупик, Советский Союз развалится, а его осколок Суверенный Казахстан отдаст комбинат, по сути дела, в концессию Южно-корейскому “Самсунгу”. Структура народного контроля исчезнет раньше создавшего её государства. В ноябре 1990 года Народный Контроль будет упразднена. Уже много позже корейцы-капиталисты быстро сделают то, что не смог НК комбината. Они установят жесткий контроль за расходованием оборудования, материалов и сырья и, как всякий собственник, быстро разберутся с неугодными, кому заплатив за лояльность, а кого просто выгнав.

* * * * * *

Ожидание затягивалось. Не вытерпев, Фролов сам пошел к начальнику отдела кадров комбината. С Сабыром Жанабаевым они были хорошо знакомы еще со времен совместной работы в аппарате горкома комсомола, а затем и пратии. Осторожный, уклоняющийся от прямых ответов, Сабыр на этот раз ответил конкретно. Кандидатура Фролова на должность заместителя директора комбината по режиму и охране не прошла по пятому пункту. На верху, или в ЦК, или в Совмине, внесли корректировку – нужен кандидат коренной национальности. Это было эхо декабрьских событии в Алма-Ате. Вот по этой причине, на должность сейчас и ищут сотрудника милиции казахской национальности. Фролов пожал плечами, мол дело ваше, ищите.

«Что ты скажешь о Бораше Баранбаеве?» – поинтересовался Сабыр.

«Я его деловых качеств не знаю ,– ответил Фролов.– Поинтересуйся у руководства областного УВД».

Пожав друг другу руки они расстались.

Через три месяца Бораш Боранбаев, тучный тридцатидвухлетний майор милиции с вьюшимися черными волосами по кличке Барашка Баранович, был откомандирован в Минцветмет Каз.ССР для назначения на должность заместителя директора ДГМК по режиму и охране с сохранением в кадрах МВД. А майор милиции Фролов был назначен заместителем начальника ОБХСС УВД области. Они были ровестники и даже звания “майор” получили одним приказом. Так же одним приказом они станут подполковниками, но на этом схожесть их судьбы заканчивалась. Уже сейчас, их дороги незаметно расходились. Они шли по жизни, вроде рядом, вроде бы в одну сторону, но уже каждый в свою.

Глава восьмая. РЗД.

Через неделю после назначения Фролова заместителем начальника Джезказганского ГОВД по политико-воспитательной работе в его новый кабинет мягкой кошачьей походкой зашел Борис Михайлович Кан. Плотно притворив за собой двойные двери, присел на краешек стула у приставного стола, перевернув титульным листом вниз какое-то дело. Нездоровое, воскового цвета, его лицо было непроницаемым.